Сан Мариона
Шрифт:
В толпе простолюдинов изумленно молчали. Только чей-то одинокий глас спросил, ни к кому не обращаясь:
– Да что же это делается?
Шахрабаз, выслушав советников, повернулся к площади. Глашатай прокричал:
– И ты прав, раис огородников, и вы все, беспокоящиеся о благе Дербента, правы! Тебе же, бросающему свое поле, - глашатай указал на бородатого, - я говорю: обратись к раису огородников, и пусть он решит, кому впредь будет принадлежать земля, что справа от южных ворот.
– Но раис огородников - родич Ашурпалома!
– гневно закричал истец. Разве не ясно, что он решит в пользу родича!
– У нас нет сомнений относительно мудрости раисов, и мы не повторяем дважды!
– проревел глашатай.
Среди простолюдинов все громче слышался ропот. Возле Мариона коренастый рыжеволосый кузнец громко сказал:
– Теперь, выходит, нам не у кого искать защиты.
Ему горько ответили:
– Бедняки должны работать, а не искать справедливости.
Рыжеволосый кузнец продолжил:
– Начальник охраны южных ворот отнял у моего соседа Загала жену, а когда тот обратился с жалобой к шихвану, стражи порядка избили его, сейчас он лежит дома! Да будь они прокляты, эти власть имущие! Пусть про...
Кузнец не договорил. Возле него как будто из-под земли вырос юркий человечек и вцепился в него глазами. Будто холодный ветер пробежал по толпе. Можно уже не сомневаться, что сегодня ночью к рыжеволосому явятся стражи порядка. Но к счастью для него, в нескольких шагах кто-то, воздев руки к небу, громко возопил:
– Под сенью многострадального Иисуса Христа мы все невольно пребываем, ибо безгранична милость его к страждущим и долготерпелив он с грешными! Но сказано им же: легче верблюд пролезет в игольное ушко, чем богатый попадет в царствие Божие!..
Соглядатай, раздвигая острыми плечами людей, метнулся к проповеднику - жилистому лохматому человеку, у которого на едва прикрытой истлевшей рубахой костлявой груди висел медный тяжелый крест. Проповедник схватил крест, высоко воздев, кричал:
– Верую в царство небесное! Верую! Не силой, а единственно кротостью, не хитроумием, но простодушием враги ваши победимы будут, ибо сказал Агнец, любимый Иисус-назареянин: не будете детьми, не войдете в царствие Божие! Сходитесь, страждущие, в лоно Церкви Христовой, утешены будете! Истинна вера наша, ибо великие милости являет бедным, обиженным, скорбным, мятущимся, вдовам и сиротам! Сыне Божий, восславляю кротость Твою, да ниспошли ее на овцы свои, уподобь их агнцам...
Сильно и грубо расталкивая людей, к христианину спешили два стража порядка, готовясь схватить возмутителя спокойствия. Но соглядатай предостерегающе показал: не трогать проповедника, вновь метнулся к рыжеволосому. Но тот исчез. Стражи вопросительно переглянулись, недоумевая. Они не знали, что вчера поздно вечером филаншах, вызвав урванкара - начальствующего над соглядатаями, велел всячески ограждать христиан от нападок иноверцев.
Ишбан и Маджуд вытолкнули из толпы кузнеца, посоветовали впредь не попадаться на глаза стражам порядка, вернулись к Мариону, который, слушая Суд Справедливости, все больше загорался гневом.
Теперь перед ступеньками стоял невероятно худой, в оборванной грязной одежде человек, на землисто-серое лицо его космами свисали седые волосы. Этот человек уже несколько месяцев сидел в зиндане за то, что осмелился ударить шихвана. На лице его застыло выражение покорности и отчаяния. Напрягаясь, он простуженно-слабым голосом говорил:
– ...Раис Ашурпалом объявил мне, что сам будет покупать мои горшки и кувшины, и стал забирать все, что я изготовил. Раньше я всегда выручал за год работы два дирхема - так платили приезжие купцы. Этих денег мне хватало, чтобы покупать себе пропитание и что нужно из одежды. Поле я содержать не могу, потому что целыми днями занят изготовлением горшков, жена у меня больна, детей всемогущий Уркацилла не послал. В конце года раис уплатил мне только один дирхем, объяснив, что цены на горшки и кувшины упали. Я справился у купца из Ширвана, так ли это. Он мне сказал, что цены остались прежними. Тогда я пошел к шихвану, а там уже были Ашурпалом и Обадий. Я рассказал Уррумчи в присутствии Обадия, что Ашурпалом обманул меня, и призвал Обадия быть свидетелем. Уррумчи закричал, что обманываю я, а не Ашурпалом, который заплатил как раз два серебряных дирхема. Господин, свидетелей при выдаче денег не было. Тогда я сказал, что шихван и раис сговорились. Уррумчи ударил меня плеткой. В гневе я ударил Уррумчи. Они же - все трое - накинулись на меня и избили. Свидетелей избиения я выставить не могу.
– Кто же удостоверит правдивость твоих слов?
– спросил глашатай. Истец молчал. Он едва держался на ногах от слабости.
– Пусть выйдет Ашурпалом!
– возгласил глашатай.
Высокий грузный человек, умильно улыбаясь, подобострастно поклонился филаншаху. Вышли свидетели - надменный Уррумчи в лохматой шапке, поигрывая треххвостой плеткой, и пухлый Обадий с заискивающей улыбкой.
– Именем пресветлого Агуро-Мазды клянемся говорить правду! поклялись свидетели Ашурпалома.
– Скажи нам, Ашурпалом, сколько ты заплатил горшечнику за товар?
– Два серебряных дирхема, господин. То, что я заплатил именно эту сумму, могут засвидетельствовать Обадий и Уррумчи.
– Дело было так, о пресветлый, мудростью уподобленный богам, - начал Обадий, - этот нехороший человек, как только вошел в дом благородного раиса, с криком: "Проклятый обманщик, я убью тебя!" - кинулся на Ашурпалома и начал избивать. Мы с Уррумчи, желая его успокоить, удержали, но он, как буйвол, охваченный бешенством, накинулся на нас и ударил меня, а потом благородного Уррумчи. Втроем с величайшим трудом нам удалось связать его. Вот тогда-то у него из-за пазухи выпал остро отточенный нож и выкатились два серебряных дирхема...
– Почему же, Ашурпалом, ты не сообщил нам в первый раз, что этот негодяй ударил Уррумчи и Обадия?
– нахмурившись, спросил филаншах.
– Чтобы не усугублять его вину, - скромно отозвался раис.
– Тебе жалко негодяя?
– удивленно и гневно спросил Шахрабаз.
– Знай, что благородство по отношению к низким людям развращает их!
– и, повернувшись к глашатаю, что-то негромко сказал.
– Горшечник Виста, - прокричал глашатай, - кто может подтвердить твои слова?
– Кроме Уррумчи и Обадия - никто. Но они говорят неправду. Раис заплатил мне один дирхем, а шихван первым ударил меня...
– Твой бог Уркацилла накажет тебя за ложь!
– жалобно воскликнул Обадий.
– Ты вымогал деньги у честнейшего человека и ударил невинного! По твоим глазам вижу я, что ты и сейчас готов всех нас растерзать! Но слава Агуро-Мазде, давшему несравненную мудрость правителю нашему, который не допустит неправедного...
Филаншах поднял руку, прерывая Обадия. Глашатай выкрикнул:
– Как же я могу поверить тебе одному, горшечник Виста? Подумай: поверив тебе, я должен обвинить во лжи трех знатнейших жителей города, честность коих неоднократно подтверждалась делами на благо Дербента!