Сан-Ремо-Драйв
Шрифт:
Жена агента сдвинула темные очки на темя.
— Барти, дорогой, надеюсь, у нас не вышло недоразумения. Ваша мать показала мне рукопись. Я сказала ей: автор многообещающий. Так оно и есть. Но это не значит — дать обещание. Я не могу показать ее Спилбергу в таком виде.
— Что вы хотите сказать? Разве роман не блестящий? «Блестящий». Это ваши слова.
— Я хочу сказать, Барти, что есть такая деталь, как оформление. Мятые страницы. Ошибки в пунктуации. Нельзя писать слова подряд без запятых, без точек, без заглавных букв и ожидать, что читатель поймет сюжет.
Красный желвак
— Мне огорчительно это слышать. Писателю нельзя говорить такое. Это убивает энтузиазм. Барти не пользуется мудреными компьютерами. У него нет секретаря-машинистки. Вы меня запутали. Я думал, это гениально. При чем тут запятые?
Кружок начал таять. Большинство мужчин, — кое-кто утягивая жен за рукав, — рассеялись. Лотта сказала:
— Куда вы? Не уходите. Я вам не сказала, почему мои мальчики, мои милые мальчики пригласили меня сегодня. Мы как раз говорили об этом, когда вы пришли сверху. Они сказали: «Мы знаем, что до этого еще полгода, но хотим выработать план заранее». У них родилась изумительная идея. Скажи им, Ричард. Скажи, Барти.
Я смотрел на нее, опешив. Озадаченный Барти наклонил голову набок, как собака.
— Правильно. Они хотят отправить меня на самолете вокруг земного шара. Повидать далекие места. Шанхай! Бангкок и Бомбей!
Лица подружек просветлели.
— Какое приключение!
— Чудесно.
— Ричард! Барти! Какая щедрость!
— Когда вы подошли, я как раз объясняла им, что я стара и дряхловата. Ах, где мои восемьдесят лет! Но они сказали: «Мы об этом подумали. Тебе нужна компаньонка. Мы купим билеты для двоих». Ну не чудо ли? Итак, девочки, кто хочет со мной? О, посмотрите — лес рук! Будет, как в старые дни. Я бы всюду побывала с Бетти. В Каире! В Москве! На Занзибаре. Бедняги Бетти больше нет. Я думаю, мы устроим лотерею.
Раздались радостные восклицания. Подруги сгрудились вокруг нее. Все смеялись и кричали: «Возьми меня!»
Лотта восседала, как королева.
— Видите, дети. Мои подруги понимают. Дожить до девяноста — достижение.
На этот раз кружок разразился рукоплесканиями. Как будто перед ней стоял торт со свечами, и она их задула.
Посреди этого ликования послышался тонкий голос. Эдуарда.
— Бабушка. Мы же не об этом говорили. А дяди Бартона вообще не было.
— Боже, — сказала Лотта. — Какая позднота.
Она принялась торопливо заворачивать в салфетки несъеденные булочки и даже гребешок ребер и сбрасывать к себе в сумку. Потом встала и отошла от стола.
— Завтра у меня собрание Платоновского общества. На свежую голову! Это, можно сказать, наш девиз. А я еще не закончила свои разыскания. Знаете, что мне поручили? Оттоманскую империю! А я простая девушка из Нью-Джерси! Оказалось, это безумно интересно. Не представляла себе, до чего я невежественна. Знала только «Турция» и «турки», а на самом деле империя простиралась на пол-Европы и пол-Азии. Теперь мой герой — Сулейман I. Чем больше узнаешь о его словах и его деяниях, тем лучше понимаешь, почему его прозвали Великолепным.
И она ушла. Я услышал — или так мне показалось — стук задних ворот и кашель неотрегулированного мотора «хонды».
Члены клуба вернулись к своим столам, а те, у кого были назначены встречи, разъехались по своим ужинам. Мальчиков я отправил в гардероб за ракетками и сумками. Мы с Бартоном сидели молча. Наконец он сказал:
— Я приезжаю сюда раз в месяц. Да и то с трудом выдерживаю. Она хочет превратить меня в младенца. Я это вижу. Но улыбаюсь и терплю. Знаю, что исполнил свой долг. Так я обретаю хорошую карму. А как же ты, братец? Что будет с тобой после смерти?
Когда мы приехали домой, Марша расправлялась со второй половиной салата «Уолдорф» [90] . Она ела в столовой, на конце большого вишневого стола, при свете хрустальной люстры. Мне она представилась чем-то средним между пресловутой колониальной англичанкой, которая переодевается к обеду, и — из-за черной челки, салфетки за воротом и очков, съехавших на кончик носа — умненькой школьницей.
— Смотрите, кто пришел. И так рано.
Ребята кинулись к ней.
90
Салат из сельдерея, яблок и орехов с майонезом.
— Я выиграл! — закричал Майкл. — Шесть-три, шесть-четыре.
Эдуард:
— Врун! Он жульничал! Все подачи с заступом.
— Ты правил не знаешь. Нашел оправдание.
Марша приложила пальцы к вискам.
— Нельзя ли снизить громкость до рева? Я весь день показывала дома очень неприятным людям с очень неприятными детьми. Рассчитывала на полчаса покоя. На одну. Половину. Часа.
— Извини, что мы так рано, — сказал я. — Не мог дождаться, когда уедем из клуба. Лотта была в отличной форме. Собирались по дороге зайти поесть мороженого. Подъехали к Тосканини, но почему-то он был закрыт.
— Возьми себе бокал. Хорошо, три бокала. Утопим наши разочарования в вине.
— Это не серьезно. Мальчикам…
— Ах, мальчикам! Ты ведь летишь во Францию? Они вливают божоле в своих младенцев, и те вырастают в писателей-лягушатников, философов-лягушатников и художников-лягушатников, n'est-ce-pas [91] , с их лягушачьими картинками в Лувре. Эдуард, где три бокала, которые я просила?
— В Jeu de Paume, — поправил я, — если речь о присутствующих.
91
Не так ли? ( фр.)
Марша подалась вперед, оперла свой изящный острый подбородок на ладони и продолжала театральным шепотом:
— Или ты боишься, что раз они не натуральные французы, а только бедные индейцы, то скопытятся от спиртного? То есть от огненной воды.
— Не глупи. Им надо делать уроки, только и всего. Они лоботрясничали все выходные.
Она сдвинула очки на лоб.
— Это утешает. А то я было подумала, что тебе, как никому, пристало проводить расовые различия.