Сан-Ремо-Драйв
Шрифт:
Колени у меня подогнулись. Я схватился за зеленый ставень, чтобы не сесть. Мне пришло в голову, что Марша улетела с ними во Флагстафф или ехала всю ночь в резервацию и оставила их там, как покупатель возвращает бракованный товар.
— Эрни, скажите мне. Дети там?
— Нет. Не думаю. Но ясно, что там хотели бы забрать их из-под вашей опеки.
— Что значит «опеки»? Они не подопечные. Они мои сыновья. Черт! Тумс и Уильямс приезжали сюда через год после того, как мы их взяли. Мы всласть поплакали. Они серьезно хотят вернуть детей матери? Неужели она еще жива? У нее уже тогда был цирроз. Она была желтая, как малаец. И неизвестно было,
Эрни стащил с себя пиджак. Мокрая рубашка облепила его груди. Он подпер большую голову рукой, поставив локоть на ладонь.
— Застрелите вестника, если хотите. Распните на кресте. Они зачитали мне документы. Мальчики несовершеннолетние. Ввиду этого совет имеет право апеллировать к любым местным властям, чтобы те решили, подвергались ли дети жестокому обращению.
— Час от часу не легче! Теперь — жестокое обращение! Я извращенец! Я порю детей ремнем!
— Этого они не утверждают. Вопрос поставлен иначе: достойный ли вы отец. Послушайте, Ричард: там много чепухи — мол, вы отнимаете у Майкла и Эдуарда их культурное наследие, рассказываете им небылицы о шаманах и ведете, как они выражаются, богемный образ жизни.
— А это еще почему? Потому что я художник? Самые респектабельные из моих знакомых, самые благонравные и в высшей степени буржуазные — художники. В том числе, увы, я. О Господи! И они еще утверждают, эти индейцы, что мыих стрижем под одну гребенку!
— Слушайте, все это собачий бред. Меня убеждать не надо. Но уголовное обвинение — побои, телесные повреждения — это очень серьезно для нас. И судебно-наказуемый проступок — тоже мало радости. Вдобавок… я не решаюсь вам сказать. Вы такой благонравный! Извините, неуместная шутка. Они слышали о Мэдлин.
— Что о Мэдлин? Что они слышали?
— Они говорят об адюльтере. Старая, многолетняя связь. Упоминались к тому же порнографические картины.
— Это дикая ложь. Картины были прекрасные. И между мной и Мэдлин ничего не было с того дня, как мы привезли мальчиков домой. Мне хочется кричать. Рвать на себе волосы. Тут все неправда. Все искажено. Нет. Кроме того, что с Маршей. Этого я не отрицаю. Это мой позор. И, конечно, ужасный пример для мальчиков. Но такое раньше не случалось. И больше не повторится. Эрни, нельзя, чтобы их отняли! Неужели это всерьез? Что мне делать?
— Вы не поедете со мной?
— Нет, нет, не могу. А если они опять позвонят? А меня нет? Меня могут задержать на ночь.
Толстяк вздохнул.
— Ладно. По моему разумению, я предложил вам наилучший выход. Я не снимаю с себя ответственности. За то, что не включился раньше. Сделаю, что могу. Думаю, что ребят удастся отыскать.
— Я верный муж. Я люблю жену. Я хороший отец, Эрни.
— Знаю. Держитесь. Оставайтесь здесь. Я постараюсь отвести от вас полицию. Не в моем характере это говорить, поскольку циник, но в жизни как-то все устраивается.
Он махнул рукой, как крылом, и сошел с кирпичей на асфальтовую дорожку. Потом, отдуваясь, нырнул в свой синий седан и уехал.
Что дальше? Что теперь? Я понимал, что надо поесть, и сделал сэндвич, но, едва откусив от него, почувствовал тошноту. Я налил себе еще виски и, держа стакан, другой рукой положил трубку на телефон, а потом снова снял, чтобы прослушать сообщения. Ничего. Французский консул, чтоб ему пусто было. Лотта, возбужденная. Несколько знакомых. По совету Эрни побрился, пропустив больше мест, чем выбрил. Лицо было горяч е й воды из крана. Пот с меня лился, как с Гликмана. Попробовал лечь на отцовскую кушетку. Наверное, уснул, потому что, когда открыл глаза, тьма была беспросветная. Кожа, все тело горели. Жар у меня?
Я отлип от кожаной кушетки и надел плавки. Решил, что, может быть, остыну, если поплаваю. Вышел на задний двор; над подогретой водой бассейна в холодном воздухе стоял пар. Я влез в воду. Лег на спину. Как покойник Уильям Холден, только лицом кверху, а не ничком. В небе висела луна и звезды, смазанные, как уравнение на классной доске. В ветвях эвкалипта защебетала птица, которой полагалось спать. Не птица. Телефон.
Эдуард! Майкл!
Я подплыл к бортику и вылез на плиты. Ни Исолины. Ни телефона на длинном шнуре. В резиновых шлепанцах не побегаешь; я рысью, можно сказать стремглав, кинулся к телефону, и на шестом или седьмом звонке перед моей голенью материализовался шезлонг. Тогда, мокро шлепая по плитам, как утка, я понял, что остаток ночи будет комедией.
А почему комедией? Потому что знал, кто будет на том конце провода, еще до того, как снял трубку.
— Алло, Мэдлин?
— Откуда ты знаешь, что это я?
— Все остальные позвонили. Подумал, что и тебе пора.
— Извини. Извини, что не звонила. Ричард, милый, я не знала, что сказать. Все, что приходило в голову, звучало бы корыстно. Боялась, ты подумаешь, что я воспользовалась случаем. Нет, я хочутебя вернуть. Не имеет смысла притворяться. Но я прекрасно понимаю, что ты не приедешь.
— Тут ты права.
— Тем жальче. По крайней мере, убедилась, ты жив-здоров. Держу пари на новую машину, что ты несколько дней не ел по-человечески. Правда? Она уехала? Не отвечай! Мы ведь старые друзья, а? Давай просто поболтаем, как положено друзьям. Ты слышал, что я получила новую роль? Настоящую роль? Не закадровый голос. Не на телевидении. Не на проклятом Ю-пи-эн. Госпожа Раневская. Помнишь — Чехов? «Вишневый сад». Сама удивляюсь, как много это значило для меня. Франклин ставит его в «Плейхаусе». Приступаем к репетициям — о, послушай меня! У меня ничего не было. Если я получу роль — если, если — тогдамы приступим к репетициям сразу после Парижа…
— Мэдлин, насчет Парижа…
— Ох, ох. Голос рока. Я этого ожидала. Давай, говори. У меня за щекой ампула с цианистым калием, как у Евы Браун.
— Тогда я, получается, Гитлер, а? Я очень хотел…
— Ради Бога! Я взрослая девочка. И прочно сижу на стуле. Может быть, расскажешь мне, что произошло? Только с самого начала.
— Произошло то, что идиоты из авиакомпании прислали твой билет нам. Конверт открыла Марша.
— Ой-ой. Бедный Ричард.
— Она решила, что это любовное свидание. Ее слова. Она взбесилась. Пришла в исступление. Я тоже. Вывалил на нее шкаф книг. Утром она уехала.