Санара
Шрифт:
Котел раздражения внутри еще булькал, но уже успокаивался. Не так сильно грохотала о невидимый раскаленный обод крышка.
Спокойно. Жизнь продолжается, это все тот же мой прекрасный день и его ничто и никто не испортит. Те же радостные желтые обои, теплый солнечный свет, блеск луча на выпуклой вазе. Вдох-выдох, ровное биение сердца. Талантливым исследователям часто мешают идти наверх, но я не сдамся и однажды доберусь до вершины.
Прежде чем приступить к уборке квартиры, я не удержалась и проверила на сайте метеорологов – грозового фронта на пути рейса ТС-204 не наблюдалось.
Мандабол –
Однозначно мандабол!
Слово мне нравилось.
К тому времени, когда на сотовый позвонила мать, ковры во всех комнатах пахли моющим средством, поверхности полок и столов блестели, в углах после швабры ни миллиграмма пыли.
– Алло!
Я бодрая, полностью успокоившаяся и вернувшая приподнятое расположение духа.
Сколько прошло, полтора часа? Почти два?
А на том конце рыдали.
– Мама, что такое? Мам?!
– Леа… его аэролет… попал в грозу…
Моя способность слышать моментально нырнула в болото – уши закупорились, сознание поплыло.
– Не может быть…
– …Они сели на воду, а ты ведь знаешь, что А-7 слишком тяжел для воды… Папу вытащили из океана, вода в легких. Откачали, но он в реанимации… Я сейчас к нему. Вы с Герой празднуйте, ладно? Не отменяйте виллу, но мы не приедем…
– Мама, я выезжаю…
– Не вздумай, я с ним, он стабилен. Только придется без торта – не привезу…
Вода в легких. Операция не нужна, но он в реанимации…
Долбил виски невесть откуда взявшийся отбойный молот, выпала из рук тряпка. Я кое-как удерживалась от того, чтобы не осесть на пол прямо возле стола; сотовый давно пищал короткими гудками.
Совпадение. Грозового фронта не было по прогнозам…
Совпадение?
Меня знобило посреди теплого дня.
Это случайность… Отец выберется, он сильный.
Какое-то время я сидела в тишине, неспособная соображать или же не желающая этого делать. Облако, кружившее до того в отдалении на горизонте, все-таки закрыло собой солнечный свет. Плавали в косом луче света поднятые пылесосом невесомые пылинки – их все не убрать, сколько ни старайся.
Мне отчаянно требовалось чье-нибудь душевное тепло, рука поддержки. И потому, когда разразился трелью стационарный телефон, я направилась к нему, как измученный жаждой нищий к протянутой фляге. Пусть это будет тетя, бабушка или же одна из подруг… Пусть мне скажут те самые банальные слова поздравления, к которым раньше я относилась снисходительно, пусть пожелают «добра», «здоровья», «радости», «счастья» или же чего угодно. Я во все поверю, укутаюсь в это, завернусь, как в теплый плед. И полегчает.
– Алло…
– Я предупреждал, – раздался на том конце мужской голос, который я успела возненавидеть.
Рвануло в неконтролируемый галоп сердце.
Безо всякого ответа трубкой о телефонный аппарат я брякнула
– …Незнакомец в парке угрожал вам? Чем именно? Грозил лишить вас жизни, нанести увечья?
– Да… он… нет.
Охранитель низшего чина, оставшийся дежурить в управлении, откровенно скучал. Мятая рубашка, такое же мятое, уже уставшее от жизни, хоть и молодое лицо. Сутулый вид. За окном жара, беспечно звенит день; в кабинете прохладно, убрано, но неуютно. Я стойко держалась под неприветливым взглядом.
Хотелось бы мне ответить «да, сволочь, угрожал!», но мужик на лавке – обидно признавать – напрямую этого не делал. Все юлил, мол, жизнь хрупкая, судьба изменчива, здоровье родителей не вечно – вдруг все рухнет?
– Доставал при вас оружие?
– Нет. Но говорил, что, если я не брошу заниматься научным трудом, все начнет меняться в плохую сторону. И начало.
– То есть незнакомец вам не угрожал?
Ему хотелось побыть снаружи – следователю. Не здесь, где тихо и пусто, где в коридорах не слышны даже редкие шаги, а в сквере, откуда доносилась веселая музыка. Постоять в тени деревьев, покурить, размять затекшие от долгого, а главное, бессмысленного сидения на стуле, плечи. Он бы давно ушел, оставив на двери телефон для срочных нужд, быть может, прогулялся, съел мороженое, но явилась я. И осталось лишь кидать тоскующие взгляды на пыльное окно. Настоящие сложные дела решались быстро и сразу же передавались в Суд, а этот был обречен принимать граждан, подобных мне.
– Угрожал… Но не напрямую, завуалировано.
Тяжелый вздох.
– А чем именно вы занимаетесь?
– Элементалогией.
Хорошо, что сидящий напротив не хмыкнул вслух «это ж одно с мифологией». И веры мне, судя по равнодушным глазам, сделалось еще меньше.
– В этой науке есть что-то важное?
– Есть, конечно! Или будет. Я не знаю… пока.
Наш диалог расползался по швам, как тонкая бумага, измазанная в клейстере.
– Грозили надавить на ваших родителей? Родственников?
– Этот мужчина сказал, что аэролет моего отца попадет в грозу, которой, между прочим, не было на метеорологической карте. И он попал!
На меня смотрели безучастно, как на душевнобольного, которому полагалось пятнадцать минут в день беседы с доктором «по душам».
После продолжительной паузы подъехал, придвинутый чужой рукой, по столу пустой лист бумаги, следом была предоставлена ручка.
– Пишите.
– Что… писать?
– Заявление.
Я, никогда в жизни не писавшая заявлений, растерялась.
– Как его составить? Поможете?
– Конечно. «Я, такая-то, такая-то, хочу подать жалобу на неизвестного мне пророка за то, что его предсказание сбылось…»
– Я не хочу подать жалобу на пророка, – булькнула во мне злость. – Он сделал ее – эту грозу.
– Создал дистанционно? Соткал из облаков?
– Да. Чтобы аэролет отца упал.
– Тогда пишите: «Прошу призвать к ответу человека, ответственного за создание грозового фронта по таким-то координатам…»
Управление я покинула быстрым шагом, предварительно скомкав чистый лист бумаги и швырнув его в урну.