Сандаловое дерево

Ньюмарк Элль

— Вы чего кричите?

— Все хорошо. — Я встала, подхватила сына на руки. Он сразу же опустил голову мне на плечо.

— Извини, сынок, — пробормотал, поднимая стул, Мартин. — Все в порядке.

Я отнесла Билли в спальню, уложила в постель. Он посмотрел на меня:

— Не люблю, когда вы с папой кричите.

— Знаю, Персик. Прости, что разбудила. — Я подсунула ему Спайка.

— Мне страшно, когда кричат.

— Не бойся. Все хорошо. — Я поцеловала его и опустила сетку. — Больше никто кричать не будет. Обещаю. А теперь засыпай.

Билли обнял Спайка. Я вышла и остановилась в коридоре. Если вернуться в столовую, мы снова разругаемся, снова раскричимся. Я прошла в спальню и закрыла за собой дверь,

только близость сына помешала мне хлопнуть ею как следует.

На следующее утро я обнаружила Мартина на диване, где он и провел ночь, укрывшись кораллово-бирюзовой накидкой. Посмотрев на него, храпящего и небритого, я заметила на сервировочном столике наполовину пустой стакан со скотчем. Сколько еще? Сколько еще так будет продолжаться?

Преподобный Локк был долговязым англичанином, бледное, рыхлое лицо и католический воротничок маскировали натуру забавную и остроумную. Когда утром того дня я открыла ему дверь, он церемонно поклонился и широко улыбнулся, без всякого смущения продемонстрировав редкие зубы.

— Миссис Митчелл! — Это прозвучало как объявление.

— Хорошо, что вы зашли, святой отец.

Я открыла дверь шире, и он, входя, помахал моей карандашной запиской:

— Желаете провести в отношении нас следствие? Ищете скелеты?

— Вовсе нет. Меня заинтересовала история Индии.

— Смею предположить, скелеты вы найдете в любом случае, хотите того или нет. Люди, знаете ли… — Он изобразил какие-то круги в воздухе, словно предмет сей слишком странен и непостижим.

— Не хотите ли чаю?

— Замечательно! — Преподобный опустился в зеленое кресло, а я заглянула в кухню и попросила Рашми приготовить чаю. — Так что вы о нас думаете? — спросил отец Локк, когда я вернулась. — Только не говорите, что вы прожили здесь слишком мало и никакого мнения еще не составили. Каждый приезжающий в первую очередь составляет мнение, по-другому не бывает. — Он удрученно покачал головой. — Знаете, когда-то это выглядело довольно оригинально. В прошлом веке мы составляли отчеты, возлежа на подушках и потягивая кальян, а шотландцы тогда носили тартановые тюрбаны и отращивали бороды на манер сикхов. Но к 1830-м это закончилось. Теперь все такие респектабельные. Просто стыд.

Рашми принесла поднос с чаем и, поставив его на стол, не удалилась, а отошла в сторонку, разглядывая гостя и пытаясь понять, что за человек заявился средь бела дня к замужней леди в отсутствие супруга.

— Спасибо, Рашми, — сказала я и выразительно глянула на нее.

В конце концов ее подозрения, должно быть, рассеял белый воротничок преподобного Локка.

— Идем, бета, — сказала Рашми, и они вместе с Билли удалились на веранду.

— Наверно, начало прошлого века и впрямь интересное время, но меня занимает другой период. Недавно мне довелось услышать о восстании сипаев в пятьдесят седьмом. — Я налила чай и подала чашку преподобному.

— А, восстание сипаев. — Отец Локк взял чашечку и отпил глоток. — Видите ли, это для нас оно восстание или мятеж, индийцы же называют те события Первой войной за независимость. — Он скрестил ноги и поставил блюдечко с чашкой на колено. — К 1857 году недовольства скопилось немало. Возмущение вызывали и нарушения кастовых обычаев, и оскорбительное поведение офицеров, и чрезмерный пыл миссионеров. Поводом для взрыва стала поставка патронов, гильзы которых смазывали то ли коровьим, то ли свиным жиром. Каким именно, так и осталось неясно. Возможно, и тем и другим. — Отец Локк снова широко улыбнулся, застав меня врасплох. — Какой смысл оскорблять чувства только индусов или только мусульман, если можно одним махом задеть и первых, и вторых. — Улыбка погасла. Гость присмотрелся к чаю. — Понимаете, патрон был запечатан и сипаю нужно было его надкусить. А это нарушение табу. Власти, конечно, своей

вины не признали. Сипаям сказали, что если им что-то не нравится, то пусть пользуются для смазки свечным воском, но было уже поздно. Сипаи решили, что это часть заговора, имеющего целью заставить их нарушить традицию и обратить в христианство. Потому, собственно, и поднялись.

— В Симле тоже были беспорядки?

Отец Локк с задумчивым видом отпил чаю.

— После резни в Канпуре расквартированные там и в других местах британские части были размещены по всей Северной Индии.

— Как вы думаете, в церковных записях о тех событиях что-то есть?

— Возможно. По-моему, первые наши записи относятся к пятидесятому году. Случалось, разумеется, что церковь на какое-то время оставалась без настоятеля, и тогда записи вел любой, изъявивший на то желание и имевший достаточно времени, так что полной картины нет. Но материала для изучения тягот и лишений колониальной жизни там вполне достаточно. Приходите в любое удобное для вас время. — Он допил чай и поднялся: — Отличный чай, миссис Митчелл.

Я поставила свою чашку на поднос.

— Всегда прошу Рашми заваривать после полудня «Ассам», но это, по-моему, был «Инглиш брекфаст».

Он дружелюбно кивнул:

— Рад был узнать, что Империя по-прежнему содействует распространению цивилизации.

Отец Локк уже открыл дверь, когда я спросила:

— Сегодня во второй половине дня вам будет удобно?

— Конечно. Замечательно!

В тот день Рашми вынесла мусор и ушла пораньше по неким загадочным делам. Часом позже через заднюю дверь проскользнул Хабиб с устрашающего вида плетеной корзиной, из которой были извлечены лук, перец-чили и набор непонятных овощей. В кухню он всегда входил настороженно, словно сомневаясь в том, что именно может там обнаружить. Лицо его при этом оставалось непроницаемым, как и темные, почти чернильные глаза. В отличие от добродушной, жизнерадостной Рашми, Хабиб перемещался молча, как будто обязанности кулинара служили лишь прикрытием для выполнения какого-то шпионского задания. В ответ на мое приветствие он лишь сдержанно кивал.

Но в тот день я сказала «привет», и Хабиб улыбнулся. Улыбка вышла быстрая и осторожная, однако ж я все равно сочла ее маленькой победой. Потом он принялся за дело: выгрузил лук, морковку и баклажаны, положил на разделочную доску кусок свежего, с кровью, мяса, достал тяжелый нож и большую кастрюлю — очередное кулинарное испытание началось.

Брать сына в церковь Христа я не собиралась — Мартин мог устроить еще одну сцену. Рашми ушла, и хотя большинство поваров спокойно относились к присутствию рядом хозяйских детей, я не хотела, чтобы Билли вертелся у Хабиба под ногами. Собрав по дому все, что попалось под руку, — мои опаловые сережки, серебряное ожерелье и золотой браслет (Билли нравилось представлять, что это пиратские сокровища), мешочек с фисташками (он очень их любил), нефритового божка-слоника (играть с ним ему обычно не дозволялось), коробочку с цветными мелками, пластмассовые пуговицы (ими Билли играл в блошки), щетку из свиной щетины (ею мы чистили Спайка), коробку его любимого печенья (бесстыдная взятка), кружок сандалового мыла (Билли нравилось, как оно пахнет) и одну из дешевых туник Мартина (чтобы мог «одеться как папа») — я разложила это в гостиной.

Потом вышла на веранду и спросила:

— А не хотели бы вы со Спайком поиграть в базар?

Билли тут же оживился:

— Поедем в город?

— Нет, Огурчик. Я устроила базар в гостиной.

Билли вошел в гостиную и посмотрел на печенье, мелки и отцовскую курту:

— Почему папа одевается, как люди на базаре?

— Ему так удобно. Так ты хочешь поиграть в базар?

Он пошептался со Спайком, и старая ковбойская шляпа чуть съехала вперед.

— А покупать мы можем?