Сандаловое дерево
Шрифт:
Однажды утром они вместе помогали двум миссионерам-шотландцам раскладывать по мискам подслащенную рисовую кашу. Дети терпеливо ждали, когда их покормят, наблюдая за теми, кто уже получил еду, провожая взглядами весь путь ложки от миски до рта, а когда получали порцию, ели медленно, осторожно и аккуратно, словно совершали некое таинство. В такие минуты в комнате становилось тихо, слышались только сочные, сытные звуки. В какой-то момент незнакомец взглянул на Фелисити, и она перехватила его взгляд. Он тут же отвернулся, а она продолжала смотреть, пытаясь заставить его повернуться. Не получилось.
На другое утро Фелисити вошла
Она постояла, пригнув голову под низкой притолокой, держа в руках подушечку и пузырек с сиропом. Помещение было тесное, и мужчина как будто занимал его целиком. Потом все же вошла и опустилась перед малышом на колени. Ей было не по себе — юбка шуршала слишком громко, руки словно одеревенели. Фелисити начала подкладывать подушечку мальчику под спину — осторожно, чтобы не потревожить поврежденную руку малыша, мужчина попытался помочь, и в какой-то миг пальцы их соприкоснулись, и он тут же отдернул ладонь — так быстро, что она вздрогнула.
— Извините, я…
— Нет, мадам, это вы меня извините. — Он вложил в пальцы малыша оставшуюся половинку яблока, резко выпрямился и вышел.
Дав мальчику дозу целебного сиропа, Фелисити собралась уходить, но через открытую дверь заметила, что незнакомец разговаривает с преподобным Макдугалом. Высокие, сухопарые, миссионер и его жена приехали в Индию со светом в очах и одним-единственным желанием в сердцах — учить и наставлять чиновников-индусов. Жили они на рисе и энтузиазме, а средства получали из какого-то сомнительного американского фонда да вот от этого индийца. Фелисити решительно направилась к мужчинам, заметив, как изменилось лицо индуса при ее приближении. На нем проступил едва ли не страх.
— Сэр, мы с вами часто встречаемся здесь, но не разговариваем, это невежливо.
— Извините, мадам. — Он поклонился. — Я Сингх.
Ни следа индийского акцента в его английском.
— Мистер Сингх держит наши двери открытыми, — сказал преподобный Макдугал.
— В таком случае для меня честь познакомиться с вами. Мисс Чэдуик.
Мистер Сингх еще раз неловко поклонился и, повернувшись, направился к своей коляске.
— Странно, — пробормотал священник. — Он же вроде бы собирался сказать, когда нам ждать поставки риса.
В один из дней на следующей неделе они приехали в приют одновременно, и, пока мистер Сингх сходил с экипажа, Фелисити развернула пони так, чтобы загородить ему дорогу к воротам. Заслонясь ладонью от солнца, он отметил, как золотом сияют на фоне голубого неба ее волосы. Пони ударил копытом и фыркнул.
— Не понимаю, почему бы нам не побеседовать как цивилизованным людям, —
— Конечно. — Он помолчал, потом добавил: — Погода в этом году на редкость мягкая.
С росшего поблизости фикуса вспорхнула горлица, и пони вскинул голову.
— Прошу вас, не надо покровительственного тона, мистер Сингх.
Его лицо осталось бесстрастным.
— Не понимаю, что вы хотите от меня. Простите, но мне нужно войти. Я привез рис.
Фелисити тронула поводья и отвернула пони в сторону, давая дорогу.
Приехав в приют через неделю, он увидел ее выходящей из ворот и резко, так что лошадь жалобно заржала, дернул за поводья. Интересно, как ей удалось обучить местных дурзи шить такие вот юбки. Другие англичанки столь странных костюмов не носили. Впрочем, другие англичанки не ездили верхом и не посещали приют. Странная, непонятная, пугающая — и тем не менее он думал о ней беспрестанно. Сидя в экипаже, никак не мог решить, подождать ли, пока она уедет, и не обидится ли она, заметив, что он не выходит. Ну что за странная женщина. Даже во сне является. Он отпустил поводья и соскочил на землю.
Она сидела под фикусом в окружении сирот и учила их английскому. Зачем? Но дети обожали ее — это бросалось в глаза. Он направился через двор, глядя прямо перед собой, но она заметила его, окликнула и помахала. Теперь, как ни крути, придется поздороваться.
Закончив дела с мистером Макдугалом, он собрался с силами, укрепил дух и направился к ней. Фелисити не спускала с него глаз, а когда он шагнул в тень фикуса, поднялась и сказала:
— Я закончила на сегодня. Выпьете со мной чашечку чаю?
Ветерок мазнул затылок холодным дыханием, и что-то ледяное шевельнулось в животе.
— Спасибо, мадам, но не думаю, что это благоразумно.
— Ох, ради бога… — Ее губы сошлись в твердую линию. — Это всего лишь чашка чаю.
Что она делает? И что опаснее — принять приглашение или отказаться? И как ей удается оставаться красивой, даже когда она злится?
— Почту за честь, — услышал он свой голос.
Они направились в местную чайную, делая вид, что не замечают обращенных на них со всех сторон взглядов. Сидевшие на земле мужчины в тюрбанах затягивались ароматным дымком кальянов, и даже этот дымок как будто изумленно застыл в воздухе голубой мглой, когда смуглый мужчина и белая женщина сели за деревянный столик. Они опустились на шаткие трехногие табуреты друг против друга, и он заказал масалу.
Хозяин налил в оловянную посудину молоко, всыпал чай и специи и поставил на огонь.
— Знаете, вообще-то это глупо.
— Простите?
— Глупо избегать меня. Я не кусаюсь. — Она вдруг щелкнула зубами, и он вздрогнул.
— Мадам…
— Перестаньте. Меня зовут Фелисити. Не задумывались, почему я живу одна в этой мофассил? [20]
— Одна?
— Ладно, с компаньонкой. Но я не похожа на мемсаиб.
— Я вижу.
Хозяин разлил горячий, дымящийся чай по фарфоровым чашкам, и Фелисити сделала глоток. Он прокашлялся.
20
Здесь — провинция. Та к называлась область, лежащая за пределами трех центров Ост-Индской компании: Калькутты, Бомбея и Мадраса.