Сандро из Чегема (Книга 2)

Искандер Фазиль Абдулович

– Ша, – вдруг говорит тетушка и, перестав есть, прислушивается к ночной темноте, к распахнутой двери кухни.

Мы перестаем жевать и прислушиваемся вместе с ней, но ничего, кроме шума дождя, отдаленного лая собак и еще более отдаленной, где-то там за перевалом, артиллерийской канонады, ничего не слышим. В распахнутой двери стоит тетушка и, неподвижная от напряжения, прислушивается к чему-то.

– Вроде что-то послышалось, – говорит она и, возвратившись в кухню, усаживается за наш низенький столик.

Все продолжают есть.

– Ша, – вдруг снова она останавливает нас и теперь выходит на открытую веранду, – вроде чей-то голос слышится…

Мы снова перестаем жевать и прислушиваемся к ночи. Но ничего, кроме шума дождя, лая собак и отдаленной канонады с перевала, нельзя различить.

– Вроде чья-то корова мычит, – говорит тетушка, но мы ничего не слышим. У тетушки самый острый слух.

Мы все, нас четверо детей, выходим на веранду и слушаем. В кухне остается только дедушка.

Сначала мы ничего не слышим, но через некоторое время, когда собачий лай становится едва различимым, собаки побежали вниз к котловине Сабида, мы слышим, до нас доносится жалобное мычание:

– М-му-уу!

– Чья-то корова застряла в лесу, – говорит тетушка, – видно, ее широколапый терзает…

Мы снова прислушиваемся. Сквозь порывы ветра шум дождя то усиливается, то слабеет. В свете молнии я замечаю в соседнем доме одинокую фигуру нашей двоюродной сестры Лилиши. Она тоже стоит на веранде и слушает ночь. Мать и отец ее давно умерли, единственный родной брат ее Чунка, служивший где-то на западной границе, видимо, погиб, от него нет ни письма, ни весточки с начала войны.

Мы снова прислушиваемся к ночи. И теперь вдруг отчетливо доносится жалобное, как бы зовущее людей:

– М-му-уу!

– Вернули бы мне молодость хоть на день, – говорит из кухни дедушка, – я бы показал широколапому…

– Да помолчи ты! – отмахивается от него тетушка, и мы снова прислушиваемся к ночи, к шуму дождя, сквозь который снова доносится:

– М-му-уу!

– Пропала, бедняга, – говорит тетушка, – как жаль, что хозяина нет…

Она имеет в виду не хозяина коровы, а своего мужа дядю Кязыма. Он бы обязательно спустился с ружьем и, наверное, убил бы медведя, но его сейчас нет дома, он в селе Атара рубит лес. Я представляю себе, как в эту жуткую темень, дождь дядя спускается с ружьем в котловину Сабида, и мне становится не по себе. Я чувствую, что я бы ни за что не осмелился это сделать: ночь, жуткий дождь, крутая тропинка, ведущая в котловину, и там где-то в глубине ее разъяренный медведь убивает корову…

Из козьего загона, он отсюда не виден, доносится бряканье колокольца и глухой шум. Уж не напал ли кто на коз?

– Беспокоятся, чуют… – говорит тетушка, глядя в темноту.

– Эгей, Адгур, – кричит тетушка в темноту, – вы что-нибудь слышите?!

Она кричит в строну дома Исы, одного из братьев мужа. Там сейчас живут только брат и сестра. Остальные – отец, мать, старшая сестра – все умерли от туберкулеза. Болен и Адгур, и только Зарифа, его сестра, не тронута болезнью.

– Слышим, слышим! – кричит оттуда Зарифа. – Корова из котловины Сабида.

– Ваш скот на месте? – кричит тетушка в темноту.

– На месте, на месте! – доносится голос Зарифы.

– Эй, вы, что там случилось? – кричит тетя Маша, услыхав перекликающиеся голоса.

Тетя Маша со своим семейством живет в низинке, недалеко от родника, и туда звуки, доносящиеся из котловины Сабида, не доходят.

– Чью-то корову терзает широколапый, – кричит тетушка Нуца, – ваш скот на месте?

– На месте! На месте! – хором вместе с тетей Машей отвечают ее дочери.

На несколько минут все смолкает, и только слышен шум дождя и далекая с перевала канонада. Потом снова из козьего загона доносится лихорадочное бряканье колокольца и шум встревоженного стада.

– Боятся… чуют… – говорит тетушка. Потом козы смолкают, и из котловины Сабида снова доносится мучительный рев:

– М-му-уу!

– Да что это он так долго с нею возится? – говорит Ремзик, самый младший из нас.

– Значит, корова сопротивляется, – отвечает ему сестричка.

– Разве может корова сопротивляться медведю, – спрашивает Ремзик, – дедушка, разве может?

– То-то же она сопротивляется, – говорит дедушка из кухни, – мне бы на один часок вернуть молодость, я бы показал этому широколапому…

– Да тише вы, – прикрикивает на них тетя Нуца, – и так ничего не слышно.

В фиолетовой вспышке молнии высвечиваются наклонные струи дождя, огромная крона грецкого ореха и одинокая фигура Лилиши на веранде ее дома.

Раздается резкий удар грома, и словно от этого удара в небе появились новые прорехи, оттуда устремились новые струи дождя.

– Совсем лопнуло, – кивает тетушка на небо, – гори оно огнем…

– Масло льется, масло, – как бы отвечает на ее слова дедушка, имея в виду, что дождь очень нужен сейчас полям и огородам.

Сейчас сквозь шум дождя доносится далекий голос человека. Голос подымается из низины, где живут ближайшие соседи нашего выселка. Кто-то оттуда кричит, но здесь у нас невозможно разобрать слов. Тетя Маша живет к ним ближе всех, она и отвечает.

– Чью-то корову медведь терзает, медведь! – кричит им тетя Маша.

– Корова не может сопротивляться медведю, – тихо говорит Ремзик, – сопротивляться медведю может только буйвол.

– Буйвол не может, – отвечает ему сестричка, – может буйволица, и то, если у нее есть маленький буйволенок…

– Эй, Нуца, – доносится из соседнего дома голос Лилиши, – я боюсь ночевать одна, я к вам приду…

– Конечно, приходи, – отвечает ей тетушка.

Лилишу все любят, потому что она добрая, услужливая девушка и к тому же совсем без родных. Она не верит, что ее брат погиб, она думает, что он в партизанском отряде или, в крайнем случае, попал в плен.

В свете молнии видно, как Лилиша перебегает двор, прикрыв голову мешковиной. У самого дома ее настигает гром, и она, громко ойкнув от страха, вбегает на веранду, где все, кроме дедушки, стоят и слушают стон коровы, доносящийся из котловины Сабида.