Санек
Шрифт:
Дома обнаружился Арсений Захарович, поэтому, извинившись перед Мишелем, я вместе с переводчиком удалился в свою комнату. Арсений Захарович молодец, притащил с собой русско-французский словарь и предложил для начала попробовать выучить сотню слов и потренироваться правильно их произносить. Я согласился, конечно и попросил его не уносить словарь, чтобы я в свободное время, которого у меня должно быть навалом, мог поизучать слова самостоятельно.
Означенную сотню слов я прочитал и запомнил влет. Арсений Захарович в осадок выпал, когда я без запинок и абсолютно правильно повторил за ним все эти слова,
— Молодой человек, вы точно не знаете языка? С трудом верится, что можно вот так, с первого раза повторить все правильно и без акцента.
Я пожал плечами и ответил:
— Французский я не знаю. Просто повторяю все в точности, как вы говорите.
В итоге за этот час я аж со счета сбился, сколько слов изучил, много. Увлекшийся Арсений Захарович готов был и дальше заниматься, но у меня вдруг разболелась голова, и мы вынуждены были сделать перерыв. Зато уже перед общим ужином я пусть и не все понимал, о чем говорят французы, но многое улавливал, что-то додумывал, в общем, был не совсем уж бестолковым.
В этот раз во время ужина лишних людей за столом не было, ели все молча, поэтому никаких эксцессов не возникло. Я исподтишка любовался Кристиной, просто очень уж красивая, зараза. Пьер почему-то хмурился, и было видно, что он нервничает. В остальном все прошло спокойно и размеренно.
Зато после этого ужина я снова угодил под перекрестный допрос, только в этот раз попал в цепкие руки детей. Пьер с женой куда-то ушли, а мы всей толпой сели в гостиной. Тон разговора задавал самый младший член нашей компании, Эрик. С детской непосредственностью он меня затерроризировал валом вопросов и ладно бы по делу, а то спрашивал все, что только в голову взбредет. Например:
— А тебе нравится Кристина?
Естественно ответил, что да, нравится. Так этот маленький террорист выдал:
— Она всем нравится, только ты на нее не западай, знаешь, какая она вредная?
В общем, не дал он нам скучать. А в целом в этой компании я отдыхал душой. Почему-то комфортно себя чувствовал рядом с этими людьми. Немного расстраивала только молчаливость Кристины, потому что я не мог хоть маленько узнать, чем она дышит и что из себя представляет, но, надеюсь, что будет еще время поговорить и понять, кто есть кто.
Надолго эти посиделки не затянулись, может, часа полтора поболтали, пока не вернулись взрослые. Повеселевший Пьер, вспомнив наставления доктора, что мне надо хотя бы пару дней отдохнуть и особо не напрягаться, разогнал нас по своим комнатам. Честно сказать, даже жаль, у нас к этому времени общение вышло на другой уровень, и даже Кристина начала время от времени вставлять в разговор редкие реплики. Так, наверное, всегда бывает, что люди сначала настороженно держатся друг с другом и только со временем привыкают и расслабляются, начинают вести себя, как привыкли, естественно. Как-то так у нас получилось, жаль, что Пьер появился так рано.
Думал перед сном попробовать что-нибудь повспоминать, но, сполоснувшись под душем, улегся в кровать и неожиданно даже для себя мгновенно вырубился.
Утром обнаружил, что опухоль спала, только фингалы теперь светились на лице, как два прожектора. Но уже то, что лицо стало похоже на нормальное человеческое,
— Я уж подумал, что ты водил нас за нос, скрывая что говоришь на французском, а оно вон, оказывается, как? — сказал он, кивая на книгу.
— Нет, я вас не обманывал. Я действительно по-французски не говорил, но надеюсь, что быстро исправлю это недоразумение.
Пьер кивнул, как бы соглашаясь со мной, и сказал:
— Александр, я бы хотел после завтрака поговорить с тобой кое о чем. Надеюсь, ты будешь не против? — прежде чем я ответил, он добавил. — Если, конечно, ты чувствуешь себя нормально. Если нет, лучше отложить этот разговор.
Отвечая, я размышлял: слишком уж официально сейчас говорил Пьер. Похоже, разговор предстоит серьезный, интересно узнать, на какую тему.
— Нет, конечно, я не против. Чувствую себя хорошо, похоже, доктор погорячился и зря ограничил меня в активной жизни.
В ответ Пьер улыбнулся и сказал:
— У нас не принято оспаривать решения таких специалистов, как наш доктор, поэтому, если он сказал больше времени проводить в спокойствии и праздности, значит так тому и быть. Что ж, мы договорились, после завтрака встретимся в моем кабинете.
Он уже разворачивался, чтобы уйти, когда обратил внимание на мой вчерашний рисунок мотоцикла, который так и лежал поверх стопки бумаги на краю стола. Явно заинтересовавшись, он попросил разрешения посмотреть, а когда я кивнул, взял лист бумаги в руки. Довольно долго он молча разглядывал его, а потом спросил:
— Такие мотоциклы производят сейчас в Советском Союзе?
— Нет, это я немного помечтал, подумал, каким бы хотел видеть свой мотоцикл, и нарисовал.
— Красиво получилось, такое чувство, что держу в руках фото на настоящий и уже существующий. У тебя, Александр, талант, и его надо развивать — поучительным тоном произнес Пьер и ненадолго замолчал. — А можно я на время возьму твой рисунок себе? Обещаю, что верну его в целости и сохранности.
— Возьмите, и можете не возвращать, оставьте себе на память.
Пьер поблагодарил и, аккуратно держа этот лист бумаги, чуть отставив руку в сторону, покинул мою комнату, только сообщил напоследок, что завтрак будет уже через десять минут.
Во время завтрака я поймал себя на мысли, что начинаю привыкать и к изобилию на столе, и к всеобщему молчанию во время еды. Человек вообще быстро ко всему приспосабливается, а люди, подобные мне, так и вообще, можно сказать, мгновенно адаптируются к любому изменению обстановки. Пережитые в прошлом мире лихие девяностые наложили определенный отпечаток на мой характер и научили приспосабливаться к окружающей среде не хуже какого-нибудь хамелеона.