Санитар каменных джунглей

Меньшов Виктор

Драться он умел отменно, местные так не дрались. Про каратэ слухи в эти глухие места не доходили. А в Ферапонтово, как оказалось, приезжал каждый год на всё лето странный мужик, который всегда останавливался у Гореловых, снимал у них угол. С мамкой Горелова у них были какие-то свои отношения, а Петьку Горелова он взял под свою опеку, тренировал его и учил драться по-японски.

Но после того, как Петька применил своё искусство, чтобы выяснить отношения с одноклассниками, и двух из них положили в больницу, приезжий уроки прекратил, но Петька чемпионом становиться не

собирался, а для того, чтобы постоять за себя - навыков вполне хватало. И не только постоять.

Они быстро нашли общий язык и стали неразлучной троицей, от них плакала вся округа. Их боялись и обходили стороной. Даже участковый посматривал на них с опаской.

– Ох, доиграетесь вы, робятки, ох доиграетесь, - качал он головой, встречая подвыпившую троицу.

К вину они пристрастились рано. Впрочем, пили все. Водки почти не было - дули самогон, который гнал бобыль Никодим, живший на отшибе, в километре от деревни.

Была зима, Горелый и Генка получили повестки в армию, а Резник был на год младше. Они гуляли три дня, а накануне отправки в армию, крепко поддав, пошли к девкам в соседнее село, но им не повезло, мамка их подружки заболела и осталась дома, не пошла дежурить на ферму. Они все посидели у неё дома, выпили всё, что нашли и принесли с собой, пошли гулять, но было очень морозно, и потискавшись кое-как, в холодных сенях, закоченев, и почти протрезвев, отправились все трое домой, в Горицы. И надо же было им проходить мимо избы Никодима.

– Зайдём, возьмём?
– кивнул головой на избушку Горелый.

– Денег нема, - буркнул с сожалением Генка.

– Я завтра ему занесу, - мамка даст по такому случаю, скажу что вас провожал.

И они постучались в дом. Открыл Никодим, заросший до самых глаз бородой, чумазый, совсем без возраста.

– Чего надо?
– недружелюбно сверкнул он глазами.
– Дай пару пузырей, Никодим, - попросил, приплясывая от холода, Горелый.

– А деньги у вас есть?
– подозрительно осмотрел их бобыль.

– Я завтра занесу, - поспешил выскочить Резник.
– Дай таракановки, дед, не жмотничай, ребятам завтра в армию с утра.

– Ну раз такое дело - накапаю, - согласился бобыль.
– Проходите, чего на улице мёрзнуть?

Они вошли в маленькую комнатку с низким потолком. В нос ударил, вышибая слёзы, сивушный запах браги.

– Садитесь, погодьте, сейчас вынесу, - буркнул Никодим, исчезая за занавеской на кухне.

Троица присела на скамейки, стоявшие вдоль стен. От русской печки в комнате было тепло, в головах плавал оставшийся хмель, мутной волной толкался в глаза. В углу висели иконы, почерневшие от времени, украшенные заботливо полотенцами.

– Ишь, куркуль, иконы повесил, слышь?
– заёрзал Резник.
– Сам самогонкой торгует, а гля, богу молится...

– Ну и хрен с ним. Пускай молится, тебе-то что?
– лениво проворчал Генка.

– Не, а чего он, гад, иконы повесил?
– завёлся Сенька.

– Да отстань ты, дура хренова, - огрызнулся уставший Горелый, - без тебя голова трещит. Тебе-то завтра дома дрыхнуть, а нам в армию ехать. И иди на хрен.

– Не ругайся под иконами, - погрозил бутылкой с самогоном Никодим, входя из кухни. Он нёс в руках три бутылки самогона, две зажав между пальцев правой руки, горлышками вверх, а в левой нёс ещё одну бутылку и миску мочёных яблок.

– Да я случайно, - незаметно погрозил кулаком Сеньке Горелый, настроенный благодушно.

– Нате вам, - протянул две бутылки Генке Никодим.
– И давай по стопарику выпьем за вашу службу.

Он поставил на стол третью бутылку, миску с яблоками, и принёс из кухни четыре стакана. Пока он разливал, Сенька вертелся на скамейке.

– Как тебя только наш бдительный участковый за жопу не возьмёт, Никодим?
– спросил он.
– Ты же самопляс гонишь почти в открытую. Чудно!

– Не ругайся я сказал!
– сурово прикрикнул тот.
– Бога не боишься хотя бы хозяина уважай. А участковый - что? Он тоже мужик, понимает. Ну, давайте, армия - дело святое. Выпьем за службу вашу.

Они выпили, закусили мочёными яблоками, помолчали. Никодим спросил, куда призывают, потом они выпили ещё, и уже собирались уходить, пристраивая бутылки за пазуху, но тут Сенька повернулся и сказал:

– А ты, Никодим, богу перед иконами на ночь стаканчик первача ставишь?

– Да иди ты, бля!
– не выдержав, толкнул его Петька, которому не хотелось затевать скандал.

Разозлившийся Никодим, не разобравшись что к чему, ухватил его за плечо.

– Я же сказал - не бранись!

– Да иди ты!
– неожиданно разозлился от такой несправедливости Петька.

Никодим чёрной своей лапищей толкнул его в лицо и Петька рух нул на скамейку, роняя на пол бутылку. Лопнув, зазвенело стекло, на полу растеклась лужа.

– Я тебе чего сделал, гад?!
– заорал Петька, и вскочив, хотел ударить ногой Никодима.

Но как видно, крепко выпил, то ли сам промахнулся, то ли Никодим собрался, но ухватил тот Петьку за ногу и дёрнул. Тот так и грохнул затылком об пол. И замер.

– Ты, сука, Петьку укокал?!
– заорал Семён, хватая со стола самодельный кухонный нож.

Но Никодим оказался мужик не промах, ничуть не испугавшись пьяных парней, он вывернул ему руку и нож забрал. Но тут сзади на голову обрушился удар табуретки, который нанёс ему Генка. Никодим рухнул как подкошенный. Возле головы растеклась маленькая лужица крови.

– Сенька, смотри, кровь!
– вскрикнул испуганный Генка.

– Хрен с ним, смотри что с Петькой.

– С Петькой всё было в порядке. Он сидел на полу, ощупывая голову.

– Давай посмотрим, что с ним?
– указывая на Никодима, лежащего лицом вниз, сказал Генка.

– Погоди, - прошипел Сенька, - давай в доме пошарим - у него деньжищ полно должно быть. Он знаешь сколько самогона продаёт, сука?

Глаза у него блестели, Генка хотел было возразить, но Сеньку неожиданно поддержал Петька:

– Правильно Сенька говорит, надо с него деньги, чтоб не дрался, сволочь. Ищи, Сеня.

– Ты, Генка, смотри в комнате, я пошарю в кухне, а ты, Петька, в погребе, - распорядился Семён.