Санитары
Шрифт:
Гулко застучали каблуки по мрамору пола, разносясь эхом в мертвой тишине. Цепко придерживая парня за локоть, Шрам уверенно повел его по платформе куда-то в темноту.
— Без глупостей, Дмитрий.
Хоть этот не стал ерничать, опустил отчество. Тусклый свет аварийного освещения бросал лишь слабые отсветы на изуродованное лицо особиста, жутковато искривившееся в усмешке.
— Мы на Марксистской. Слышал о такой?
Марксистская…
Димка шумно втянул воздух сквозь зубы. Да, кое-что всплыло в памяти. Станция-тюрьма. Вот почему проемы многочисленных арок на платформе, уходящих в темноту, с двух сторон перекрыты прочными металлическими решетками, образуя тесные камеры примерно метр
А ведь когда-то станция жила обычной жизнью, как и многие другие. До тех пор, пока не умер перегон между Третьяковской и Марксистской. Умер для людей. Зло поселилось в туннеле, по нему давно прекращены любые сообщения — авантюристы просто исчезали при попытке прорваться сквозь него. Поэтому давно проторены обходные маршруты через другие станции — намного длиннее, зато относительно безопасные. О чертовщине на этом перегоне рассказывали много, но все по-разному — какие-то призраки, какой-то туман. Наверное, вся причина в том, что действительно побывавших там и вернувшихся давно никто не видел. Вот и остались только разнящиеся, пугающие, будоражащие ум слухи. Как бы там ни было, а жители постепенно разбежались с Марксистской, переселились на соседние или еще дальше, гонимые пережитым ужасом. Ганзе это пришлось не по нраву. Потерять контроль над смежной территорией — значит поставить под угрозу жизнь граждан кольца.
Впрочем, это мрачное место пустовало недолго. Теперь здесь никаких мирных жителей не осталось, только усиленные блокпосты из военных, сменяемых каждую неделю. Дольше на станции-тюрьме даже у отъявленных головорезов не выдерживала психика — давящий фон из мертвого перегона сгубил уже не одну душу, задержавшуюся здесь на более долгий срок. И раз их с Наташей привезли сюда, значит, выхода и в самом деле нет. С этой станции пленники Ганзы не возвращаются в привычный мир, отсюда идут рельсы лишь в мир мертвых…
Димке вдруг остро захотелось снова увидеть Федора, услышать очередную избитую поговорку. Он уже успел соскучиться по своему напарнику. Что ни говори, а Кротов частенько помогал своему непутевому товарищу выпутываться из неприятностей, в которые тот попадал. А сейчас некому было дать мудрый совет, подсказать, что делать дальше. Наверное, эта мрачная станция — последнее, что он видит в своей жизни.
И все же на душе хоть немного легче, когда думаешь о том, что Федор выжил при том злополучном взрыве в туннеле. Хоть кому-то повезло чуть больше. Может, одумается наконец после всех приключений, вернется к своей Дарье, семью создаст… Заживет по-человечески.
«Бауманцы уже списали тебя со счетов, ты считаешься погибшим».
Нет, Димка не считал, что обитатели родной станции бросили его на произвол судьбы. Он бы и сам счел себя погибшим в тех обстоятельствах, ведь и выжил-то по чистой случайности. А Федору с Каданцевым, от которых Панкратов скрыл большую часть информации о санитарах, заморочить голову несложно. Вот и пришлось им вернуться несолоно хлебавши домой, оставив всякую надежду найти похитителей Наташки. Неудивительно, что отцу от таких известий стало плохо. Такое способно подкосить и здорового, полного сил человека, а Сотников — старик.
Несмотря на все эти тягостные мысли и мрачную перспективу относительно своей судьбы, Димка все больше ощущал странный прилив сил, не позволявший впасть в махровое уныние. Что бы там ему ни вкалывали перед допросом в Убежище санитаров, но на такой постэффект его мучители вряд ли рассчитывали. Тяжелая давящая тишина постепенно рассыпалась на множество ранее неразличимых звуков, парню вдруг стали понятны малейшие шорохи и звуки. Беготня крыс под платформой и по путям. Потрескивание мрамора колонн и бетонного свода над ними. Стук о шпалы капель конденсата. Казалось, Димка даже слышал сейчас дыхание людей на блокпостах и мог сосчитать их число. Бред какой-то! Скорее всего, отравленный «химией» мозг порождал галлюцинации. А еще стали слышны тихие шаги человека, крадущегося за арками колонн по краю платформы. Да, их сопровождали. На глаза не лезли, но следили внимательно, подстраховывая особиста от любых выходок со стороны пленника.
Димка резко остановился, заставив встать и Леденцова.
— Скажи правду, — хрипло заговорил Димка. Вновь пересохшее от жажды горло с трудом выталкивало скрипучие слова. — Ни мне, ни тем более Наташке вы не позволите вернуться домой. Можешь меня не разубеждать, это я уже понял. Но Федор… Кротов… он правда вернулся на Бауманку? Или вы его пристрелили где-нибудь, как крысу? Он ведь до обвала туннеля тоже немало видел и слышал о ваших делишках.
Особист отпустил его локоть, преспокойно достал пачку папирос, щелкнул зажигалкой. Кривая усмешка раздвинула густые усы, собрав щеки гроздьями безобразных шрамов.
— Догадливый ты наш… — Шрам выпустил в лицо пленника струю вонючего дыма, от которого защипало глаза, выжимая слезы.
Но Димка лишь зло сощурился, продолжая в упор смотреть на конвоира.
— Закуришь? Твой Кротов меня угощал, почему бы и мне не сделать ответный жест? Нет? Ну и ладно.
— Ты не ответил, — сквозь зубы напомнил Димка.
— Не волнуйся, береги нервы, — Шрам хмыкнул, довольной своей шуткой. — Даже для Панкратова это было бы слишком. Вернулся твой Федор. Каданцев как в себя пришел, сразу домой подался и его с собой забрал. У твоего старика вроде как сердечный приступ после всех волнений, вот заму и пришлось взять бразды правления в свои руки… И раз уж мы остановились, — продолжал Леденцов, — то поговорим. Знаешь… И ты ведь до сих жив не случайно.
— Что ты имеешь в виду? — уставился на него Димка.
— Ты еще ползаешь только благодаря мне, — улыбнулся Леденцов.
Теперь Шрам цедил слова негромко, почти шепотом, и все равно его голос разносился довольно далеко, грозя достичь чужих ушей.
— У Панкратова было два варианта, как поступить с девчонкой. Или уничтожить, как опасного мутанта, или отдать в лабораторию на Таганке, что для нее равносильно смерти, но куда более мучительной. Для тебя, свидетеля, как ты верно догадался, любой расклад не сулил ничего хорошего. Я предложил шефу третий вариант, с ловлей на живца. Воспользовался информацией, которую ты сообщил на допросе, и подкинул ему идею. Но, честно говоря, сам я особо не верю, что Натуралист сюда сунется, какой бы там общностью санитары ни обладали. Он, конечно, уверяет, что они своих не бросают, но лезть выручать вас на Марксистскую, в устроенную нами западню…
Шрам пожал плечами, делая очередную затяжку. Курил он с таким явным удовольствием, словно делал это последний раз в жизни.
Здесь Димка склонен был согласиться с особистом — санитары вряд ли станут их искать после всего, что произошло в Убежище. Слишком опасно. Благородная и безрассудная попытка спасти от болезни и от опытов в ганзейских лабораториях незнакомую девчонку стоила жизни почти всем членам их «семьи». Испанца, который больше всех пекся о Наташке, рисковал ради нее собой, застрелил сам Дима. Остальных прикончили люди Панкратова, которых на Убежище навел… он же. Вот цена, которую платишь за великодушие в малодушном мире.