Санкт-Петербург. Автобиография
Шрифт:
Давно долженствовали науки представить славу его ясными изображениями; давно желали в нарочном торжественном собрании превознести несравненные дела своего основателя. Но ведая, сколь великое искусство требуется к сложению слова, их достойного, поныне умолчали, ибо о сем герое должно предлагать, чего о других еще не слыхано. Нет в делах ему равного, нет равных примеров в красноречии, которым бы мысль последуя могла безопасно пуститься в толикую глубину их множества и величества. Однако, наконец, рассудилось лучше в красноречии, нежели в благодарности, показать недостаток, лучше с произносимыми от усердной простоты разговорами соединить искренностию украшенное слово, нежели молчать между столькими празднественными восклицаниями... Итак, оставив боязливое сомнение и уступив ревностной смелости место, сколько есть духа и голоса должно употребить или паче истощить на похвалу нашего героя. Сие предпринимая, откуду начну мое слово? От телесных ли его дарований? От крепости ли сил? Но оные явствуют в преодолении трудов
К великим своим намерениям премудрый монарх предусмотрел за необходимо нужное дело, чтобы всякого рода знания распространить в отечестве и людей, искусных в высоких науках, также художников и ремеслеников размножить... Неоднократно облетая наподобие орла быстропарящего европейские государства, отчасти повелением, отчасти важным своим примером побудил великое множество своих подданных оставить на время отечество и искусством увериться, сколь великая происходит польза человеку и целому государству от любопытного путешествия по чужим краям. Тогда отворились широкие врата великой России, тогда через границы и пристани, наподобие прилива и отлива, в пространном океане бывающего, то выезжающие для приобретения знаний в разных науках и художествах сыны российские, то приходящие с разными искусствами, с книгами, с инструментами иностранные беспрестанным текли движением. Тогда математическому и физическому учению, прежде в чародейство и волхвование вмененному, уже одеянному порфирою, увенчанному лаврами и на монаршеском престоле посажденному, благоговейное почитание в освященной Петровой особе приносилось. <...>
Похвалялись некогда окрестные соседи наши, что Россия, государство великое, государство сильное, ни военного дела, ни купечества без их спомоществования надлежащим образом производить не может, не имея в недрах своих не только драгоценных металлов для монетного тиснения, но и нужнейшего железа к приуготовлению оружия, с чем бы встать против неприятеля. Исчезло сие нарекание от просвещения Петрова: отверсты внутренности гор сильною и трудолюбивою его рукою. Проливаются из них металлы и не только внутрь отечества обильно распростираются, но и обратным образом, как бы заемные, внешним народом отдаются. Обращает мужественное российское воинство против неприятеля оружие, приуготованное из гор российских российскими руками. <...>
Кто мог помыслить, чтобы двенадцати лет отрок, отлученный от правления государства и только под премудрым покровительством чадолюбивой своей родительницы от злобы защищаемый, между беспрестанными страхами, между копьями, между мечами, на его родственников и доброжелателей и на него самого обнаженными, начал учреждать новое регулярное войско, которого могущество в скором времени почувствовали неприятели, почувствовали и вострепетали, и которому ныне вся вселенная по справедливости удивляется? Кто мог помыслить, чтобы от детской, как казалось, игры столь важное, столь великое могло возрасти дело? Иные, видя несколько молодых людей, со молодым государем обращающих разным образом легкое оружие, рассуждали, что сие одна ему только забава, и потому сии новонабранные люди потешными назывались. Некоторые, имея б'oльшую прозорливость и приметив на юношеском лице цветущую геройскую бодрость, из очей сияющее остроумие и в движениях сановитую поворотливость, размышляли, сколь храброго героя, сколь великаго монарха могла уже тогда ожидать Россия! Но набрать многие и великие полки, пехотные и конные, удовольствовать всех одеждою, жалованьем, оружием и прочим военным снарядом, обучить новому артикулу, завести по правилам артиллерию, полевую и осадную, к чему немалое знание геометрии, механики и химии требуется, и паче всего иметь во всем искусных начальников казалось, по справедливости, невозможным делом, ибо во всех сих потребностях знатный недостаток и лишение государевой власти отняли последнюю к тому надежду и малейшую вероятность. Однако что потом последовало? Паче общенароднаго чаяния, против невероятия оставивших надежду и... происков и явительного роптания самой зависти загремели внезапно новые полки Петровы и в верных россиянах радостную надежду, в противных страх, в обоих удивление возбудили. <...>
Мы ныне, озираясь на минувшие лет'a, представляем, сколь великою любовью, сколь горячей ревностью к государю воспалялось начинающееся войско, видя его в своем сообществе, за одним столом, ту же приемлющего пищу, видя лицо его, пылью и потом покрытое, видя, что от них ничем не разнится, кроме того, в обучении и в трудах всех прилежнее, всех превосходнее. Таковым чрезвычайным примером премудрый государь... доказал, что монархи ничем так величества, славы и высоты своего достоинства прирастить не могут, как подобным сему снисхождением. <...>
Столь знатными победами прославив с собою великий монарх во всем свете свое воинство наконец доказал, что он сие больше для нашей безопасности учредить старался, ибо не только узаконил, чтобы оное никогда не распускать, ниже во время безмятежного мира, как то при бывших прежде государях нередко к немалому упадку могущества и славы Отечества происходило, но и содержать всегда в исправной готовности. О, истинное отеческое попечение! Многократно напоминал он своим ближним верным подданным, иногда со слезами прося и целуя, чтобы столь великим трудом и с столь чудным успехом предпринятое обновление России, а паче военное искусство не было после него в нерадении оставлено. <...>
Откуда толикая слава и сила российских флотов по столь многим морям в краткое время распространилась? Откуда материи? Откуда искусство? Откуда махины и орудия, нужные в столь трудном и многообразном деле? Не древние ли исполины, вырывая из густых лесов и гор превысоких великие дубы, по брегам повергли к строению? Не Амфион ли сладким лирным игранием подвигнул разновидные части к сложению чудных крепостей, летающих чрез волны? Таковым бы истинно вымыслам чудная поспешность Петрова в сооружении флота приписалась, если бы такое невероятное и выше сил человеческих являющееся дело в отдаленной древности приключилось, и не было б в твердой памяти у многих очевидных свидетелей и в письменных достоверных известиях. В сих мы с удивлением читаем, что нельзя определить, сухопутное ли или морское войско учреждая, больше труда положил Петр Великий. Однако о том нет сомнения, что в обоих был неутомим, в обоих превосходен, ибо, как для знания всего, что ни случается в сражениях на сухом пути, не только прошел все чины, но и все мастерства и работы испытал собственным искусством, дабы ни над кем не просмотреть упущения должности и ни от кого излишества свыше сил не потребовать. Подобным образом и во флоте, не учинив опыта, ничего не оставил, в чем бы только его проницательныя мысли или трудолюбивыя руки могли упраздниться. <...>
К основанию и произведению в действо столь великой морской и сухопутной силы, сверх сего к строению новых городов, крепостей, пристаней, к сообщению рек великими каналами, к укреплению пограничных линей валами, к долговременной войне, к частым и дальным походам, к строению публичных и приватных зданий новою архитектурою, к сысканию искусных людей и всех других способов для распространения наук и художеств, на содержание новых чинов придворных и штатских великая казна требовалась, – всякому ясно представить можно и рассудить, что к тому не могли достать доходы Петровых предков. Того ради премудрый государь крайнее приложил старание, как бы внутренние и внешние государственные сборы умножить без народного разорения, и по врожденному своему просвещению усмотрел, что не только казне великая прибыль воспоследует, но и общее подданных спокойство и безопасность единым учреждением утвердится, ибо, когда еще не было число всего российского народа и каждого человека жилище известно, своевольство не пресечено, каждому, куда хочет, переселиться и странствовать по своему произволению не запрещалось, наполнены были улицы бесстыдною и шатающеюся нищетою, дороги и великие реки нередко запирались злодейством воров и целыми полками душегубных разбойников, от которых не только села, но и города разорялись. Превратил премудрый герой вред в пользу, леность в прилежание, разорителей в защитников, когда исчислил подданных множество, утвердил каждого на своем жилище, наложил легкую, но известную подать, чрез что умножилось и учинилось известное количество казенных внутренних доходов и число людей в наборах, умножилось прилежание и строгое военное учение. Многих, которые бы в прежних обстоятельствах остались вредными грабителями, принудил готовыми быть к смерти за отечество.
Сколько другие к сему служащие премудрые учреждения спомоществовали, о том умолчу; упомяну о приращении внешних доходов. Всевышнего промысл споспешествовал добрым намерениям и рачениям Петровым: отворил рукою его новые пристани на Варяжском море при городах, храбростью его покоренных и собственным трудом воздвигнутых. Совокуплены великия реки для удобнейшего прохода российского купечества, сочинены пошлинные уставы, утверждены купеческие договоры с разными народами. И так, прирастая внутрь и вне... продолжая двадцать лет трудную войну, Россия от долгов была свободна. <...>
Сколь много требовало неусыпности основание и установление правосудия, учреждение Правительствующаго Сената, Святейшего Синода, государственных коллегий, канцелярий и других мест присутственных с узаконениями, регламентами, уставами, расположение чинов, заведение внешних признаков для оказания заслуг и милости, наконец, политика, посольства и союзы с чужими державами!.. Когда бы прежде начала Петровых предприятий приключилось кому отлучиться из Российского отечества в отдаленные земли, где бы его имя не гремело, буде такая земля есть на свете, потом бы, возвратясь в Россию, увидел новые в людях знания и искусства, новое платье и обходительства, новую архитектуру с домашними украшениями, новое строение крепостей, новый флот и войско; всех сих не только иной образ, но и течение рек и морских пределов усмотрел перемену, что б тогда помыслил? Не мог бы рассудить иначе, как что он был в странствовании многие веки, либо все то учинено в столь краткое время общими силами человеческого рода, или творческою Всевышнего рукою, или, наконец, все мечтается ему в сонном видении. <...>