Санкт-Петербург
Шрифт:
Балтика на сей раз была спокойна и как бы мила. Море лишь слегка дышало, вздымая и опуская волны. И все равно далеко отплывать от берега не стали.
— А подальше не пытались рыбачить? — поинтересовался Дмитрий и, как оказалось, наступил на больную мозоль.
Рыбаки знали по-русски немного, его поняли не сразу, но когда до них дошло, о чем вопрос, сразу в два голоса принялись по-чухонски сердито объяснять, перемежая объяснения немецкими ругательствами. Мат Дмитрий понял, по-немецки он примитивен и немногословен, но и только. Придется спросить у Эйно. Пожал плечами, сделал непонимающее лицо. Рыбаки поняли свой промах, начали
Как понял Дмитрий, основные потоки рыбы как раз шли мористее, но в их утлых суденышках даже в спокойную погоду туда было опасно туда забираться. А уж в свежую погоду можно было с легкостью пойти на дно. Вот и приходилось рыбачить у берега. Хороших же лодок не было, потому что не могли ловить рыбу, а рыбу не ловили, потому что не имели лодок. Замкнутый круг.
Дмитрий по извечной рыбацкой привычке поплевал на приманку, забросил удочку. Всего на троих у их было десять самодельных удочек, где лесу заменяла плетенная из льняных ниток жила, а железные крючья делали сами из подсобных материалов, случайно достающихся рыбакам. Дмитрий взял себе две, хотя и мог потребовать любое количество. Но зачем, он не нуждается в рыбе на еду или на продажу.
За несколько часов поймал три селедки. Рыбакам повезло больше, один достал шесть хороших селедок, другой — пять. Где-то под килограмм. И это за всю рыбалку! Пошли бы с сетями мористее, улов бы мерили не штуками, а центнерами. За один выход наловили бы на несколько рублей пусть и вонючей селедки. И себе бы хватило, и барину досталось, и город бы завалили рыбой. Эх!
С этими мыслями Дмитрий пришел к хибаре Эйно. До встречи было еще далеко, тем более, понятие после полуночи можно легко понять, как под утро. Немного поговорил со старостой. Тот подтвердил разговор молодых рыбаков — рыбачить около берега бесполезно, рыбалка приносит мало улова, но отплыть мористее они не могут. Предложил ухи. Но Дмитрию рыба и блюда из нее уже осточертели, и он вместо этого прилег отдохнуть. Уставший, уснул почти мгновенно.
Разбудили его осторожные тычки. Он посмотрел. Над ним стоял староста. Немногословно пояснил:
— Пришли. Хотят поговорить. Если не будешь говорить или соврешь — больше не придут.
Дмитрий встал. Слил из кружки в ладонь воды, брызнул в лицо, протер его ладонью же. Полегчало. Говорить он с ними будет. Очень даже. Лишь бы они говорили, а не стойко молчали.
Контрабандистов было два, по виду местные жители, немолодые, серьезные, хмурые. Такие же чухонцы.
Но договорились они быстро. Дмитрий спросил, смогут ли они привозить на первый раз шестьсот пудов зерна, оказалось, смогут. И торговые каналы у продавцов есть. Попросили семь копеек за пуд. Дмитрий, готовый платить вдвое больше — гривенник с пятаком, насторожился. Контрабандисты — милые ребята, но понятие гуманитарная помощь им не известно. В Польше, откуда они собирались возить зерно, излишек продовольствия, девать некуда?
Осторожно предложил три копейки. Переговоры не прервали разговор, чего опасался Дмитрий, но снизили свою цену до шести копеек. В конце концов, сошлись на четырех копейках с полушкой за пуд.
После этого обиняком поговорили о торговых новостях. Оказалось война перекрыла обычные торговые каналы и теперь в Польше, где львиная часть зерна шла на экспорт, произошел переизбыток. Зерна много — денег мало. Надо договорится с феодалами, хотя бы двумя-тремя панами на счет полусотни тысяч
Дмитрий спросил о продаже рыболовецких судов. И это могли достать. Сторговались на четырех рыбацких шаландах по пятнадцати рублей с полтиной и двух баркасах по девяти рублей с двумя гривенниками. Дороговато немного, хотя с другой стороны и дешево.
Все, процесс, как говорится, пошел, стороны разошлись с радостным настроением и предчувствием большой прибыли.
Глава 8
Начался день опять с приличной неприятности. Петр приказал построить гвардию — оба полка, Преображенский и Семеновский. Злой, раздраженный из-за опять начавшейся лихорадки и плохих новостей, царь ругал ушлых контрабандистов, срывавших пошлины, грозил им всякими карами. А в конце пригрозил повесить каждого, кого заметят в связях с ними.
Интересное получалось дело! Он тут разрывается, свои деньги тратит, по четыре копейки с полушки на пуд (выручает, правда, по десять копеек, но это приятный бонус), а наградой будет веревка. В Дмитрии взыграла дворянская спесь. Он голубая кровь! Ему надо голову рубить, или расстреливать, по крайней мере.
О чем и заявил надменно царю после завершения «общего собрания». Петр обратил на него сначала бешеный взгляд, обругал, назвал дураком, хохотнул. Потом взгляд его заметно потеплел. На князя Хилкова он долго ругаться не мог. Знал — свой дворянин в доску, все, что не сделает, все полезно.
— Тебе надо лечиться, государь, у тебя жар от лихорадки, — безапелляционно заявил Дмитрий, — чарка подогретой водки с малиной вполне подойдет. И не будешь таким синим и злым. А то как лютый барбос, все облаиваешь.
Петр сначала нехотя сопротивлялся, но слабость и озноб помогли Дмитрию больше, чем целый ворох слов. Пошли в трактир для господ (тоже Дмитрия), где хозяин угостил царя водкой, нагретой на кухне. В ней была размочена сушеная малина. Напиток так себе, но вроде бы немного лечит.
Кто не пробовал этого напитка, наверное, решат, что это напиток извращенных алкоголиков. Но это было действительно лекарство. Пьянить оно, разумеется, пьянило, но пить горячую водку, отдающую сивухой, было довольно противно. Прямо, как лекарство.
Контрабандисты — контрабандистам рознь, — внушал Дмитрий опьяневшему царю, — вот ты Санкт-Питербурх чем собираешься кормить?
— Да там посмотрим, — махнул опьяневший царь. Ему стало легче, и он не собирался грузить себя проблемами.
Дмитрий в монаршие обещания верил не очень. Сказывалось воспитание циничного ХХI века и реалистические подходы к жизни.
— Смотри, государь, крестьян-землепашцев здесь пока мало, на другие провинции особой надежды нет. А рядом дешевый польский хлеб, который, я кстати, уже купил у контрабандистов, перемолол на мельнице и испек в хлебопекарне для всего города.
— Вот сволочь, — констатировал Петр.
— И ты, государь, ешь, — невозмутимо добавил Дмитрий.
— Вдвойне волочь! — разозлился царь, — протрезвею — строго накажу, что б другим неповадно было!
Трезвый пьяному не товарищ, а пить сегодня не с руки — слишком много неотложных дел. Он с большой радостью оставил задремавшего царя на Алексашку Меньшикова и еще двоих «товарищей» из ближней кампании, вовремя пришедших в поисках царя.