Санта-Клаус, или Отец на Рождество
Шрифт:
– Отправляйтесь искать женщину с такими же низкими моральными принципами, как и у вас, если сможете.
А затем, пока герцог прыгал на одной ноге, колено, обтянутое прочным, строгим и в высшей степени немодным платьем, ударило его между ног.
– Пойдите и сделайте собственных детей, если сможете.
Господи, Уэр забыл, что она к тому же была женой солдата.
Ну и ну, совершить самый дурацкий, самый безмозглый поступок из всех, какие только можно было сделать, упрекала себя Грейс-Энн, подбирая поводья пони, запряженного в тележку. Нанести визит одной в дом холостого джентльмена – конечно же, он подумал, что она какая-то потаскушка! А затем она еще и ударила его. Как она могла оказаться такой дурочкой?
А она-то считала себя такой умной, когда подкупила Джема, привратника
Вместо этого Грейс-Энн проехала через английский парк мимо декоративного озера, где раньше был ров замка, прямо к парадной двери, где опускная решетка когда-то защищала от захватчиков, а два грума выбежали, чтобы подержать поводья пони, словно бедняжка Пози была горячим боевым конем. Третий грум подошел, чтобы помочь ей спуститься, и это оказалось такой небывалой процедурой, что Грейс-Энн едва не упала сама и не уронила его с собой. Затем массивная парадная дверь открылась задолго до того, как она смогла протянуть руку к дверному молотку, и дворецкий в парике поклонился ей. Два лакея в пышных ливреях молчаливо стояли по обеим сторонам дверного проема, словно подставки. Позади них Большой Холл сверкал ярче, чем декабрьский день снаружи: в два часа дня здесь горело больше свечей, чем в доме священника изводили за один зимний месяц. Грейс-Энн заморгала. Сделав два шага в вестибюль, она ощутила, как у нее потекло из носа от запаха выпекаемых фруктовых пирожков с пряностями, даже несмотря на то, что кухня должна быть где-то далеко отсюда. Еще один шаг – и ее замерзших щек коснулось приветственное тепло от огня, пылающего в двух каминах, достаточно больших, чтобы сжечь весь Шервудский лес, расположенных в двух концах похожего на пещеру помещения. На обеих каминных полках располагались огромные композиции из остролиста, плюща и звезд из мишуры, в то время как резные перила внушительной лестницы и каждая стена были декорированы гирляндами из веток ели и красных лент. А если верить сынишке Джема, то только герцог, единственный человек, приехал отпраздновать Рождество в этом доме.
А вот и Уэр, шагает по обюссонскому ковру, такому красивому, что он мог бы висеть на стене. Он выглядел безукоризненным, элегантным даже в неформальной одежде, что говорило о превосходном портном и требовательном камердинере. Тони назвал бы его первоклассным, стильным до крайности. А Грейс-Энн мысленно назвала его алчным.
У него было все, у его светлости герцога Уэра. А у нее были только ее сыновья.
Поэтому она и пнула его.
Нанести жестокое телесное увечье другому человеку было неслыханным, вульгарным, грешным поступком. Ударить мужчину, который обладал огромным влиянием и контролировал твою жизнь, было еще хуже. Это была глупость за пределами разрешимых действий. Грейс-Энн пожалела, что не может пнуть себя за то, что поступила как простушка. Вместо этого она постучала ногами о дощатый пол повозки. Пози с отвращением фыркнула.
– И я так думаю, – согласилась Грейс-Энн.
В самом деле, герцог мог устроить так, что папа лишится своего прихода, хрупкую миссис Беквит выбросят на мороз, красавицу Пруденс принудят к проституции, всю семью сошлют в Ботани-Бей [7] . Он может сделать все, этот всемогущий герцог Уэр – как только сумеет подняться с пола.
Теперь он будет всегда ненавидеть ее.
Как Грейс-Энн могла поступить так неделикатно? Маме будет стыдно, что ее дочь продемонстрировала отсутствие хороших манер. Тони было бы стыдно за жену. Нет, решила Грейс-Энн, прищелкнув языком Пози, чтобы лошадка перестала волочить ноги и перешла на иноходь, Тони не стал бы стыдиться ее. Он гордился бы ее умением защитить себя от нежелательных приставаний. Именно он научил ее этому, в конце концов. Тони беспокоился насчет грубых солдат, испанских крестьян, французской армии. Ему следовало бы опасаться собственного кузена.
[7]Название
Негодование Грейс-Энн перешло с ее собственной глупости на дурную славу герцога. Несомненно, его дурная репутация распутника была вполне заслужена этим негодяем. Опять же, честно размышляла она, легко было догадаться, что Уэр очень, очень хорош на избранном им пути к гибели. Впечатлительные женщины – конечно же, сама она к таким не относится, а просто пытается быть объективной – сочли бы привлекательными его смеющиеся карие глаза и красивой формы рот. Темные кудри герцога так и напрашивались на то, чтобы их взъерошили, а ястребиный нос только добавлял характера к прочим классически привлекательным чертам лица.
Уэр был не так красив, как Тони, лояльно подумала Грейс-Энн. Но красивая внешность Тони была скорее мальчишеской. Лиланд же имел крошечные морщинки, выдававшие зрелого мужчину. Плюс к этому он излучал достоинство и уверенность в себе, которые яркий Тони никогда так и не приобрел. Герцог к тому же оказался шире в плечах и выше ростом, чем ее муж, что не было очком в пользу Уэра, так как в его объятиях она ощутила себя побежденной, запуганной и слабой. Ей пришлось признать, что у его светлости хорошая фигура, даже по сравнению с молодыми офицерами в превосходном физическом состоянии, с которыми она раньше общалась. Да, Грейс-Энн могла понять, почему глупые женщины могут поддаться обаянию герцога, если не возражают оставаться при этом в тени.
Даже на их свадьбе Тони дразнил шафера за то, что тот выглядит великолепнее жениха. Господи, элегантный герцог был даже великолепнее невесты! Все деревенские девушки пялились на него, а матроны вздыхали. Было в Уэре что-то впечатляющее, командное, уверенное… аристократическое. За исключением того случая, когда она видела его в последний раз, стонущего на полу.
Грейс-Энн потуже стянула плащ вокруг себя. Никогда она так не скучала по Тони и не ощущала себя такой беззащитной – хотя, очевидно, не совсем беззащитной, – но уязвимой в своем положении, в роли женщины. И при этом не только физически. Женщины не могли обращаться с деньгами или посещать университет; они не могли занимать какие-то должности или иметь должностные полномочия. Если они посещали мужчину в одиночестве, то считались распущенными, а единственная область, где была им гарантирована безопасность – их детская – таковой вовсе не являлась.
Никто никогда не стал бы угрожать мужчине тем, что заберет у него детей. Никто не осмелился бы, даже если бы он плохо обращался с ними. В самом деле, ее отец часто проповедовал со своей кафедры о том, что нужно выколачивать порочность из детей, а мужчины среди паствы согласно кивали. Он даже угрожал применить свои проповеди к Уилли и Лесу, если те еще раз коснутся грязными руками его книг. А мальчики только искали в них картинки.
Эта последняя мысль напомнила Грейс-Энн о том, что сестры Макгрудер обещали заказать для нее несколько детских книжек с картинками на Рождество. Ей следовало проверить заказ, главным образом потому, что ее причиной для выезда сегодня днем были поручения в деревне. Викарий Беквит сказал ей, что кухарке понадобились какие-то особые травы и специи, как будто это могло улучшить ужасные кулинарные навыки этой женщины. При той низкой плате, которую предлагал викарий, было удивительным, что кухарка могла вскипятить воду для чая. Но папа оптимистично согласился и дал Грейс-Энн несколько шиллингов на то, чтобы совершить чудо. Грейс-Энн подхлестнула Пози, заставив лошадку перейти почти на рысь, с тем, чтобы они смогли добраться до деревни до наступления ночи.
Деревня была наполнена разговорами про герцога. Заметила ли миссис Уоррингтон флаги, развевающиеся над Холдом и сигнализирующие о его прибытии? А слышала ли она о том, привез ли герцог с собой компанию? Деревне не помешали бы покупатели.
В маленькой платной библиотеке старшая мисс Макгрудер была уверена, что герцог привез невесту домой на Рождество. Так романтично. Младшая мисс Макгрудер полагала, что он пригласил толпу единомышленников-распутников, чтобы устроить оргию. Жена бакалейщика заявила, что слышала – Уэр подыскивает себе жену; ее муж сказал, что запер дома дочерей. Никто не хотел говорить о репетиции хора или о рождественской пьесе воскресной школы.