Сапер
Шрифт:
— Умаялась, бедная, — к костру подсел Аркадий Алексеевич. — Не место женщинам на войне.
— Как сердце? — поинтересовался я.
— Сейчас легче, — коротко ответил военврач. — У меня уже был один инфаркт. Второй я не перенесу. Сегодня три приступа грудной жабы случилось, думал, конец мне.
— Ну зачем так себя накручивать, Аркадий Алексеевич?! — я попытался его успокоить.
— Петр Николаевич, я вас прошу…, — сказал он, помолчал немного и продолжил: — Как коммуниста… вы же член партии?
—
— Так вот, — врач повернулся ко мне и посмотрел в глаза. — Если я… Если со мной что-то случится… Позаботьтесь о людях. Кроме вас — некому вывести медсанбат из окружения.
Утро первого июля тоже началось не гладко. Я собрал санитаров на утреннюю проверку, приказал показать Мосинки. У половины оружие быле не чищено, да и сами фельдшеры выглядели помято. Особенно выделялся распухшим ухом мрачный Боря. За ним всю ночь следили, чтобы не сбежал.
— Там лошадь чья-то впереди пасется, — к нам подошел Аркадий Алексеевич.
Я взялся за бинокль и рассмотрел серого «в яблоках» коня под седлом. Он мирно жевал травку на просеке, прядя ушами.
Я взял из кузова МГ, что мы сняли с ганомага, прошел, оглядываясь, лесочком к лошадке. Было спокойно, даже фронт не громыхал — видимо, уже ушел вперед.
— Тихо, тихо, — я маленькими шажками взял коня под узды, посмотрел на клеймо на седле. 192 ОБС. Что, видимо, расшифровывалось, как 192-й отдельный батальон связи. Ясно, чья лошадка. Как же тебя зовут? В армии с кличками не заморачиваются. Раз серой масти, значит, Серко.
Будто услышав мои мысли, конь потянулся ко мне губами, причмокивая.
— Извини, друг, ничего нет. Но в следующий раз обязательно, — я повел коня к нам.
— Вот, Юра, — я подозвал к себе санитара, похлопал ладонью по седлу. — Можешь управляться? — и после утвердительного кивка передал ему уздечку. — Садись и езжай дозором впереди колонны. Ехать будем медленно, сторожась. Там могут быть немцы, смотри, чтобы не нарваться. Увидишь что непонятно, подай нам знак остановиться, руку вверх подними.
Юра отвел коня в сторону, начал проверять седло и подпругу, даже нашел где-то сухарь и скормил Серко. Убрал из гривы запутавшиеся там веточки. Сразу видно: специалист, лошадник, не промахнулся я, сразу увидел, как у него взгляд загорелся.
По уму головной дозор надо было сразу пустить. Но пеший патруль нас бы сильно тормозил, а раздергивать колонну на машины я не решился. Мы с Колей водители так себе, Оганесян ранен, немцу доверия нет.
Я увидел как Аркадий Алексеевич побрел к первой машине.
— Вы же вчера с Оганесяном ехали, — спросил я его. — Случилось что-то?
— Да нет, парень хороший, там в кабине дышать нечем, я решил пересесть, — объяснил он.
— Ну ладно, раз вы в первой машине — смотрите внимательно.
Спокойно
— Что там?
— Немцы, — выдохнул он. — Пленных ведут…
— Николай, — я обратился к подошедшему водителю, — давайте по машинам пока, ждите сигнала. За немцем посмотрите, чтобы не учудил чего.
Нам, можно сказать, повезло. Нам — это нашему отряду. Потому что мы стояли буквально в сотне метров от нашей смерти — для кого-то быстрой, если застрелят сейчас, для кого-то медленной, в плену.
Просека, по которой мы ехали, пересекала дорогу. Простую грунтовку, ненамного лучше той, по которой ехали мы. Только расчищенную. С нашей стороны выезд с просеки зарос кустарником. Может, даже прорубить немного придется. А с другой — нет. Там на въезде стоял мотоцикл с немцами. Пулеметчик в коляске сидел в полной готовности.
Видно их было не очень хорошо, потому что его постоянно кто-то закрывал. По дороге вели толпу. Наши солдаты, пленные, брели по дороге. Молча, глядя себе под ноги. Временами сталкиваясь с затормозившими впереди. Некоторые босые, но почти все в пыли. По бокам на расстоянии метров тридцать друг от друга шли немцы, держащие эту толпу в куче, не давая разбрестись. Охранники вели себя деловито, спокойно. Изредка тишину, наполненную шарканьем ног по дороге, прерывали стоны изнутри колонны и лающие окрики снаружи.
Сколько их там было? Сколько они шли? Я не помню. Что хочешь делай, а вспомнить не могу. Может, их там сотни были, а может — тысячи. И нам с Юрой оставалось только молча смотреть на эту огромную змею, ползущую по дороге. Змею, сожравшую наших людей.
— Петр Николаевич! — жарко зашептал мне Юра — Давай ударим по охране. Мы же считай в засаде сидим. Спасем наших.
Парень передернул затвор винтовки.
— Сиди тихо, дурак — я прижал санитара к земле — Ты положишь только боковое охранение. А впереди немцы? А в мотоцикле?
— Вы берите пулеметчика, а я…
— Заткнись! Так засады не устраивают. Надо изучить дорогу, как часто по ней немцы передвигаются. А если за этими — я кивнул на колонну пленных — Танки идут? Подавят наш медсанбат. Да и мотоцикл этот не один…
И тут я охнул. Увидел в толпе стрелка КВ, Антонова. Парень брел, еле передвигая ноги, баюкая правую руку. Все его лицо было в синяках и застывшей крови. Не далеко, значит, убежал.
Наконец, колонна закончилась. Скрылись за поворотом последние охранники, завелся и уехал мотоцикл. Осела поднятая проходящими пыль. А мы лежали в кустах и смотрели на уже пустую дорогу.