Сапфировая королева
Шрифт:
Образованный человек Валевский, чье образование в обычное время сводилось к умению снять любые кандалы, удрать из любой тюрьмы, сотворить отмычку из булавки, а динамит – хоть из клизмы, вдруг почувствовал, что крюшон уже не лезет ему в горло. И тоска опять схватила его в свои цепкие объятья, как в клещи.
В то же самое время в городе О. тосковал еще один человек, по профессии схожий с Леоном, хотя и принадлежащий к специалистам более низкого, скажем так, профиля.
Звали этого человека
Он на руках отнес горничную в гостиницу, где был встречен самой баронессой Корф, которая казалась чрезвычайно встревоженной тем, что произошло с Дашенькой. Тотчас же был вызван доктор; выскочил как из-под земли, словно юркий чертик, полицмейстер де Ланжере, который изгнал Васю, а Половникову устроил допрос с пристрастием.
Явившийся доктор – его оторвали от обеда в ресторане, расположенном в нижнем этаже гостиницы, – занялся ногой Дашеньки, а де Ланжере вполголоса напомнил баронессе, что ее ждут на торжественном ужине, который организовали в честь столичной гостьи отцы города, и что будет нехорошо, если ее там не окажется.
Амалия Константиновна заглянула к горничной, убедилась, что речь идет лишь о вывихе, не слишком, впрочем, серьезном, пожурила Дашеньку, пожелала ей скорейшего выздоровления, вручила доктору три рубля за труды и упорхнула в облаке жасминовых духов. Доктор объявил, что пострадавшей дня на два нужен полный покой, точнее он скажет позднее. После чего отечески потрепал горничную по щеке и удалился. В бороде его застрял кусочек лука – из салата, который местный медик ел в тот момент, когда его позвали к больной.
Дождавшись, когда доктор уйдет, следователь заглянул к Дашеньке – Половников намерен был спросить, не заметила ли девушка чего подозрительного, когда ехала в пролетке. Но горничная объявила, что устала, что доктор прописал ей полный покой, и таким образом избавилась от следователя. Поразмыслив, тот решил заняться кучером опрокинувшейся пролетки. Половников был уверен, что дело не обошлось без вездесущего Хилькевича.
Едва следователь вышел из гостиницы, как на него надвинулась весьма угрожающая тень. Половников подался назад – и тут узнал Васю Херувима.
– А, дворник… Чего тебе, любезный?
Вася дрожащим голосом спросил, как себя чувствует Дашенька. Половников скользнул взглядом по его лицу, на котором было написано искреннее беспокойство, и в свойственной следователям загадочной манере обронил, что жить девушка будет. Сказав так, он удалился, оставив Васю в нешуточных терзаниях. Херувим уже почти воочию видел, как Дашенька останется без ноги, и все исключительно потому, что он, Вася, имел несчастье согласиться на дурацкий план короля дна.
А Дашенька, выпроводив доктора и Половникова, некоторое время полежала в постели, хлюпая носом, потом рывком поднялась и вскочила на ноги. Судя по тому, как резво горничная передвигалась по комнате, доктор получил свои три рубля ни за что, потому что никакого вывиха у мадемуазель Кузнецовой не наблюдалось. Она подошла к окну сбоку, так, чтобы ее не было видно снаружи, заметила напротив гостиницы долговязую фигуру Васи, который смотрел на ее окна, и улыбнулась каким-то своим потайным мыслям.
– Значит, так? – нараспев проговорила она, и ее глаза сузились. – Ну-ну!
После чего преспокойно вернулась в постель, легла и накрылась одеялом.
Тьма сгустилась над городом, и в этой тьме утонули приветственные речи губернатора, витиеватый тост вице-губернатора и еще много, много тостов в честь высокой гостьи. Амалия Константиновна откровенно скучала, но улыбалась всякий раз, как того требовали обстоятельства.
И в то же время библиотекарь Росомахин вместе с Валевским возвращался к себе домой.
– В центре возле гостиницы все фонари зажгли, а у нас как не горели, так и не горят. – Старичок вздохнул и укоризненно покачал головой.
Валевский, которого совершенно укатали рассуждения о прозе Пушкина, молчал и даже не чувствовал сил, чтобы ругаться. У него осталось только одно желание: добраться до жилища гостеприимного библиотекаря и рухнуть в постель.
Через несколько минут мужчины были уже возле небогатого, но опрятного домика, в котором жил Росомахин. Вокруг был разбит небольшой сад, где рос плющ и раскинулись какие-то цветы, едва различимые в полутьме.
Войдя в дом, Валевский огляделся. Книги, газеты, горшки с цветами – и тот особенный затхлый запах, свойственный помещениям, в которых живут одинокие старики. Леон вздохнул. Его бы не удивило, если бы местные мыши давно уже загнулись от бедности.
«Как можно так жить? – подумал вор. – Ведь это же ужасно!»
– Поднимайтесь по лесенке, – предложил библиотекарь. – На чердаке ничего, чистенько. Раньше там прислуга жила, когда еще жена моя, Марфа Ивановна, была жива. – Глаза старика затуманились. – На заднем дворе есть колодец, если что, можете брать оттуда воду.
Валевский был удивлен, увидев, что на чердаке и в самом деле довольно чисто и почти нет паутины. В одном углу стояла кровать, в другом – шаткий табурет с тазом на нем.
– Не слишком-то уютно здесь, конечно, – извиняющимся тоном промолвил Росомахин. – Вы обождите минуточку, сударь, я сейчас…
Не через минуту, а через целых пять он поднялся на чердак, неся с собой картинку из журнала – портрет Пушкина и горшок с розовым цветком.
– Вот, – важно объявил библиотекарь, – чтобы немного, так сказать, украсить обстановку.