Сапфо

Суриков Игорь Евгеньевич

Муз призывает Сапфо и в других стихах:

Музы, ниспуститесь, золотой оставив

Дом отца…

(Сапфо. фр. 127 Lobel-Page)

Отец муз, напомним, Зевс. Этих богинь поэтесса подчеркнуто уважает и пишет, например:

В этом доме, дитя, полном служенья Музам,

Скорби быть не должно: нам неприлично плакать.

(Сапфо. фр. 150 Lobel-Page)

Думаем, не будет ошибкой предположить,

что под домом, полным служения музам, Сапфо подразумевает именно возглавлявшийся ею «клуб девушек», или фиас, или «пансион» — уж как кому покажется более уместным назвать… Можно ли предположить, что коль скоро руководительница заведения сама усердствовала в лирической поэзии, то она и ученицам своим поручала заниматься стихотворчеством (хотя бы в «пробном» порядке)? Все-таки непохоже. Иначе до нас дошло бы гораздо больше имен митиленских поэтесс. А этого вроде бы не наблюдается.

Порой обращается Сапфо и к отдельным музам:

И ты, Каллиопа, и ты…

(Сапфо. фр. 124 Lobel-Page)

Почему именно Каллиопа? Это ведь муза эпической поэзии, а в области эпоса наша героиня не работала. Но тем не менее…

Почитали богов и богинь различными обрядами, среди которых главное место занимали молитва и жертвоприношение. Молили греки своих богов о вещах простых, вполне земных: удаче, богатстве, продолжении рода. Молились обычно стоя, воздев руки кверху; становиться на колени или падать ниц гордые эллины гнушались даже перед божествами.

Чтобы задобрить могущественных олимпийцев, склонить их на свою сторону, им приносились жертвы. Для жертвоприношений чаще всего использовался домашний скот: быки, свиньи, козы. Жертвенное животное закалывали на алтаре. Алтарь уже упоминался выше в разных контекстах, и тут, наверное, имеет смысл пояснить, что этот античный алтарь не имел ровно ничего общего с алтарем в привычном нам христианском понимании. В православных или католических храмах алтарь — самая, так сказать, священная, самая потаенная часть храма. А в античности алтарь — это жертвенник, возвышение, на которое жертву возводили на заклание. И находился алтарь вообще не в храме, а поблизости, на открытом воздухе.

Там же, на алтаре, убитое животное тотчас сжигали: считалось, что жирный дым, восходя к небесам, питает богов. Значительную часть мяса жертвователи оставляли себе и съедали на общем пиру, разделяя таким образом трапезу с небожителями. Богам приносились также первые плоды нового урожая, жертвовались предметы роскоши и произведения искусства, совершались возлияния вином, медом или молоком (смысл слова «возлияние» разъяснялся выше).

У Сапфо обряды, связанные с жертвоприношениями, безусловно, упоминаются. Процитируем такой вот совсем крохотный отрывочек:

Белую козу для тебя я в жертву…

(Сапфо. фр. 40 Lobel-Page)

Как очень часто бывает, о контексте сказать что-то вразумительное крайне сложно, но общий смысл строки вполне ясен. Несколько понятнее следующее двустишие:

Вот встала луна огромным кругом,

Вот вкруг алтаря обстали жрицы…

(Сапфо. фр. 154 Lobel-Page)

Кстати, коль скоро тут упоминаются жрицы, следует заключить, что речь идет о почитании какого-то женского божества. Согласно древнегреческим обычаям, служителями культов богов были мужчины, а служительницами культов богинь — женщины. Во фрагменте

описывается некий ночной обряд у алтаря (то есть, очевидно, сопровождающийся жертвоприношением). Почему ночной? Значит, богиня, которой в данном случае поклоняются, каким-то образом связана с ночью. Или, вероятнее, конкретно с луной, появление которой поэтесса специально отмечает? У эллинов была особая богиня луны — Селена, но она относилась к фигурам сугубо второстепенным, объектом развитого культа не была. А из олимпийских божеств в наибольшей степени ассоциировалась с ночным светилом Артемида, так что, не исключено, в данном отрывке фигурируют именно ее жрицы.

Вот еще один фрагмент, где мы встречаем алтарь:

Критянки, под гимн,

Окрест огней алтарных

Взвивали, кружась,

Нежные ноги стройно,

На мягком лугу

Цвет полевой топтали.

(Сапфо. фр. 16* Lobel-Page)

Раз речь идет об «огнях алтарных», то, значит, на жертвеннике уже сжигается заколотое животное. А вокруг жительницы Крита (тоже, скорее всего, жрицы) предаются веселой пляске. Ритуалы в честь богов у античных греков, надо сказать, отличались именно атмосферой веселья и радости. Имелись, конечно, и скорбные, но таких все-таки было меньшинство. Считалось, что небожителям приятно приподнятое, восторженное настроение тех, кто их чествует. Поэтому, в частности, во время обрядов, жертвоприношений было принято надевать на голову венки — этот символ праздничности. Вот как обращается Сапфо к еще одной из своих подруг, по имени Дика:

Венком охвати,

Дика моя,

волны кудрей прекрасных…

Нарви для венка

нежной рукой

свежих укропа веток.

Где много цветов,

тешится там

сердце богов блаженных.

От тех же они,

кто без венка,

прочь отвращают взоры…

(Сапфо. фр. 24b Lobel-Page)

Тут прямо объясняется, почему божествам любезны венки: потому, что они блаженны.

Фиас, который возглавляла Сапфо, был, как любой фиас, учреждением прежде всего религиозным. Жизнь женщин, входивших в подобный кружок, представляла собой, по сути, почти постоянное богослужение. Но ни в коей мере не стоит сравнивать античный языческий фиас, скажем, с христианским монастырем. Хотя на первый взгляд общее есть: в обоих случаях перед нами — люди, посвятившие себя божеству.

Это если подходить чисто формально. Но насколько велика разница по существу между «Христовыми невестами» — инокинями, сознательно оградившими себя от всех радостей мира, — и участницами кружка Сапфо, предающимися полной, насыщенной жизни, о которой потом будет что вспомнить. Так и пишет наша героиня, обращаясь к своим подругам:

Им сказала: женщины, круг мне милый,

До глубокой старости вспоминать вам

Обо всём, что делали мы совместно

В юности светлой.