Сапожок Принцессы

Орчи Эммуска

– Если я пообещаю помочь вам в этом деле, вы отдадите мне письмо брата? – спросила она учтиво.

– Если ваша помощь этой ночью окажется мне полезной, – ответил он с саркастической улыбкой, – я отдам письмо… завтра.

– Вы мне не доверяете?

– Абсолютно верю вам, дорогая леди, жизнь Сен-Жюста – большая потеря для Франции, и она очень надеется, что вы спасете его.

– Но я могу оказаться бессильной помочь вам, даже если очень захочу.

– Тогда это будет воистину ужасно, – спокойно сказал он, – и для вас, и для Сен-Жюста.

Маргарита задрожала. Она поняла, что от этого человека ей нечего ждать пощады Всемогущий, он держал в своем кулачке дорогую ей жизнь. Она слишком хорошо знала

его: если ему не удастся добиться цели, он будет безжалостен.

Ей вдруг стало холодно в душной атмосфере театрального зала, – казалось, трогательные звуки музыки доносились из какой-то далекой страны. Она укутала плечи дорогим кружевным шарфом и молча, будто во сне, уставилась на блестящую сцену.

На какое-то мгновение мысли ее перенеслись от любимого брата, находящегося в смертельной опасности, к другому человеку, также имеющему право на ее доверие и внимание. Ей стало так одиноко, так страшно за Армана, что захотелось хотя бы к кому-нибудь обратиться за помощью. Сэр Перси Блейкни когда-то любил ее, он ее муж, зачем же она одна должна проходить через эту страшную пытку? Он недалек умом, это так, но зато силен физически, и если она придумает что-нибудь, а он применит силу и храбрость, то, может быть, вместе им удастся перехитрить этого проницательного дипломата и спасти заложника, не подвергая опасности жизнь благородного предводителя отважной маленькой лиги. Сэр Перси хорошо знал Сен-Жюста, был, похоже, привязан к нему, а кроме того, Маргарита была уверена, что он не откажется помочь.

Шовелена же леди Блейкни больше не интересовала. Он сказал свое жестокое «или-или» и оставил ее решать. Теперь, казалось, он был поглощен возбуждающей душу мелодией «Орфея», – он сидел, покачивая в такт музыке вытянутой, как у хорька, головой.

Короткий стук в дверь вновь заставил Маргариту вздрогнуть. На этот раз в дверях ложи появился сонный, добродушный сэр Перси Блейкни все с той же полузастенчивой, полуглупой улыбкой, которая на этот раз буквально взбесила его жену.

– Э-э-э… карета подана, д'рагая, – возвестил он тягучим голосом. – Я полагаю, тебе хочется поехать на этот чертов бал. Извините… э-э-э месье Шовелен, я вас и не заметил…

И он протянул пару белых гибких пальцев Шовелену, вставшему при появлении сэра Перси.

– Так ты идешь, д'рагая?

– Ш-ш-ш ш-ш-ш… тише! – сердито зашипели со всех сторон.

– Чертовское нахальство, прокомментировал сэр Перси с улыбкой.

Маргарита нервно вздохнула. Ее последняя надежда рухнула окончательно. Она завернулась в свою накидку и, не глядя на мужа, взяла его под руку.

– Я готова ехать.

В дверях ложи она обернулась и посмотрела прямо на Шовелена, который со своей chapeau-bras [7] под мышкой и с любопытствующей улыбкой на тонких губах готовился последовать за этой странной, несуразной парой.

7

Шапо-бра (фр.) – вид шляпы.

– Всего лишь au revoir [8] , Шовелен, – игриво сказала она, – мы с вами увидимся у лорда Гренвиля на балу, и очень скоро.

Проницательный француз явно прочел в ее глазах что-то, доставившее ему глубокое удовлетворение, потому что, взяв с саркастической улыбкой маленькую щепотку табака и отряхнув жабо, он радостно потер свои костлявые ручки.

Глава XI

Бал у лорда Гренвиля

Исторический бал, который давал государственный секретарь иностранных дел лорд Гренвиль, явился наиболее блистательным событием года. Несмотря на то, что осенний сезон был только в самом начале,

каждый, кто хотя бы что-нибудь из себя представлял, стремился непременно оказаться в этот день в Лондоне, чтобы блеснуть на балу с возможной для себя выгодой.

8

До свидания (фр.).

Его королевское высочество принц Уэльский обещал присутствовать. Он собирался приехать прямо из театра. А сам лорд Гренвиль, прослушав первые два акта «Орфея», стал готовиться к встрече гостей. В десять часов, необычно позднее для тех дней время, парадные залы министерства иностранных дел, изысканно украшенные экзотическими цветами и пальмами, были переполнены. Нежные звуки менуэта мягко аккомпанировали веселой болтовне и радостному смеху многочисленной компании.

Хозяин стоял в маленькой прихожей, завершающей парадную лестницу. Утонченные мужчины, прекрасные женщины, знаменитости из всех европейских стран проходили мимо него, обмениваясь учтивыми, по экстравагантной моде того времени, поклонами и реверансами, после чего, смеясь и болтая, рассыпались по бальным или приемным залам и комнатам для игры в карты.

Сбоку от лорда Гренвиля, облокотясь на консольный столик, в безупречном черном костюме стоял Шовелен, спокойно посматривая на текущий мимо поток бриллиантов. Он видел, что сэр Перси и леди Блейкни еще не прибыли, и его проницательные водянистые глазки впивались в каждого вновь прибывшего.

Он стоял несколько обособленно, поскольку послу республиканского правительства Франции трудно было рассчитывать в Англии на популярность, особенно после того, как через Канал стали просачиваться слухи о кошмарной сентябрьской резне.

Как лицо официальное, он был принят английскими коллегами вполне учтиво; мистер Питт пожал ему руку, а лорд Гренвиль беседовал с ним более одного раза. Однако узкие круги лондонского общества игнорировали его; женщины открыто поворачивались к нему спиной, мужчины, не занимавшие ответственных официальных постов, отказывались подать руку.

Но Шовелен был не из тех, кто беспокоится по поводу всех этих «общественных нежностей», как он их классифицировал в своей дипломатической практике. Он был слепо предан революционному делу, разоблачал всяческие социальные неравенства, горел любовью к своей стране – три страсти делали его совершенно индифферентным к брани, которая ему выпадала в туманной, благопристойной, старомодной Англии.

А кроме того, Шовелен лелеял заветную мечту. Он был твердо уверен в том, что французские аристократы – злейшие враги Франции, и потому жаждал полного их истребления. Во времена господства Королевы Террора он пропагандировал страшный афоризм: поскольку головы их все равно пусты, лучше всего отсечь их одним ударом гильотины. Поэтому он смотрел на всех французских аристократов, которым удалось спастись, как на воров, непозволительно обкрадывающих гильотину. Да еще эти роялисты-эмигранты – едва только выберутся из страны, как сразу стараются возбудить негодование против Франции. В Англии, в Бельгии, в Голландии раскрывались бесконечные заговоры с целью поднять войска и послать их на революционный Париж, чтобы освободить короля Людовика и перевешать всех кровожадных вождей чудовищной республики.

Так что нет ничего удивительного в том, что таинственная и романтическая персона Сапожок Принцессы стала предметом острой ненависти Шовелена. Этот мифический предводитель и небольшая группа дерзких молодцов под его командой, хорошо обеспеченных деньгами, вооруженные беспредельной дерзостью и хитроумной ловкостью, весьма преуспевали в спасении сотен французских аристократов. Девять из каждого десятка эмигрантов, обласканных при английском дворе, спасением были обязаны этому человеку и его лиге.