Сармат. Смерть поправший
Шрифт:
— Готов ли ты, Юсуф, как истинно правоверный мусульманин, поклясться на этой священной книге, что не оставишь в беде поручаемого тебе жаждущего исцеления человека?
— Да, да, я готов! — затряс головой тот.
— Что станешь его поводырем на суетном и нечестивом людском торжище до той поры, пока болезнь не покинет его тело и мозг?
— Буду его поводырем...
— Что не предашь этого человека и не воспользуешься его беспомощностью ему во зло, не воспользуешься его деньгами в своих корыстных целях?
— Не предам и не воспользуюсь его деньгами.
— Если
— Предам земле прах.
— Готов ли ты поклясться в этом на священной книге мусульман?
— Все сказанное тобой, уважаемый Нагматулла, почту за честь исполнить и готов подтвердить это клятвой на священном Коране из Мекки...
— Не спеши с ответом, Юсуф, сын Рахмона, — суровым взглядом смерил Юсуфа мулла. — Неторопливость в принятии ответственных решений свидетельствует о глубине и чистоте помыслов правоверного мусульманина. Помни заветы Востока: «Не спеши подниматься на вершину, пока не оценишь ее крутизну», «Не торопись утолить жажду из священного источника, сначала очисть от скверны душу». Подумай, Юсуф, сын Рахмона, о тяжести груза, который ты возложишь на свои плечи.
Юсуф перевел взгляд на Метлоу и под его пристальным взглядом решительно положил ладонь на Коран.
— Аллах акбар! — торжественно произнес он. — На священном Коране, привезенном из Мекки во времена хромоногого Тамерлана, именем Пророка Мухаммеда, да благословит его Аллах и приветствует, все сказанное тобой, почтенный мулла Нагматулла, я, Юсуф, сын Рахмона, клянусь исполнить, как подобает истинно правоверному мусульманину, — громко, нараспев произнес он. — И если я нарушу клятву, данную на этой священной книге, пусть меня испепелит гнев Аллаха, пусть ляжет проклятье и позор на весь мой род.
— Аллах акбар! — помедлив несколько секунд, произнес мулла и, бережно взяв Коран, направился к боковому приделу мечети.
— Уважаемый Нагматулла, — остановил его Метлоу. — Юсуф — врач, а у людей этой профессии зачастую сложные отношения с религией. Но теперь у меня, пожалуй, не осталось сомнений в искренности его веры и намерений.
— Будем надеяться, что Аллах Всемогущий не оставит твоего друга без своей зашиты и покровительства, — уклончиво ответил мулла.
На обратном пути джип долго кружил по городу. Сжавшись в комок на заднем сиденье. Юсуф сосредоточенно молчал. Когда автомобиль выезжал на базарную площадь, с мечети Махабат-хана донесся усиленный динамиками голос муэдзина, призывающего правоверных к очередному намазу. Юсуф, опомнившийся от своих дум, достал из саквояжа коврик и попросил водителя остановиться. Тот по кивку Метлоу выполнил его просьбу. Юсуф бросил в придорожную пыль коврик и, сев липом к Востоку, погрузился в молитву.
Расстилающаяся внизу базарная площадь была сплошь покрыта сидящими на коленях в пыли бедно одетыми молящимися людьми. Согбенные спины, спины, спины...
— Фу-у, дикари! — выплюнув жвачку, фыркнул водитель. — Верят, что у их Аллаха дела с ушами обстоят лучше, чем у христианского бога.
— Бог един, — оборвал его Метлоу. — А что до дикарей, высокомерный сын Алабамы, то их культура на несколько тысячелетий старше твоей, американской.
— Оно и видно! — ухмыльнулся водитель. — По мне пляшущие масаи из африканских саванн или эскимосы Гренландии лучше, чем эти мусульманские святоши. Никогда не поймешь, что у них под чердаком. Улыбаются, сволочи, в лицо, а за пазухой всегда кривой кинжал держат.
Метлоу дождался конца намаза, и, когда Юсуф убрал в саквояж коврик, протянул ему кипу бумаг.
— Документы, док! — сказал он. — Паспорта: на тебя и на Джона Ли Карпентера — англичанина, сына офицера английских колониальных войск, родившегося в Пакистане... Вот чек на сто пятьдесят тысяч американских долларов — в китайском банке «Белый лотос» в Гонконге... Живите скромно, так как неизвестны расходы на лечение Джона...
— Понимаю, сэр! — с готовностью откликнулся Юсуф. — Я буду искать работу.
— Не сомневаюсь, док! — Метлоу протянул ему визитку с золотым тиснением: — Мои телефоны в Пешаваре и Оклахоме.
Ставь меня в известность о состоянии больного, чтобы я мог вовремя прийти вам на помощь... Остальное, док, будем решать, по результатам лечения... И еще: не советую тебе возвращаться назад в рабство к Аюб-хану. Мир огромен и прекрасен: найдется в нем место для тебя и для Джона, а он стоящий парень, поверь мне, док!..
— Юсуф верит, сэр! — прижал руку к груди Юсуф. — Спасибо, сэр, за свободу и крылья!..
— Крылья?..
— Которые, милостью Аллаха, непременно вырастут у меня, сэр!..
На дороге показалась серебристая «Тойота» с красным крестом на двери.
— Удачи, док! — хлопнул Юсуфа по плечу Метлоу, когда джип остановился у «Тойоты».
Юсуф торопливой ящерицей, будто боясь, что его остановят, выскользнул из автомобиля и, прижав ладони к груди, поклонился американцу.
— Да не оставит Аллах тебя без своей милости и защиты, великодушный мистер Метлоу!
— У меня свой бог, док, Иисус Христос...
— У многих свой бог, — согласился Юсуф и полез в «Тойоту».
Сарматова Метлоу задержал в джипе.
— Запомни, Сармат, тебя зовут теперь Джон Ли Карпентер.
— Запомнил, — без особого энтузиазма кивнул тот. — Джон так Джон... Какая мне разница, я же совсем не помню человека с именем Сармат.
— О том, что ты Сармат, никто не должен знать.
— Значит, никто не будет знать.
— Главное запомни — ты англичанин, родившийся в Пакистане. Твой отец — офицер английской колониальной армии, погиб в джунглях, охотясь на бенгальских тигров.
— Кто такие бенгальские тигры?
— Полосатые дикие кошки. Большие и очень красивые. Когда их настигают пули охотников, они уползают в джунгли и там в полном одиночестве молча умирают. Смертным криком кричат лишь их глаза, Джон.
— Обещаю: когда мне будет плохо, я не буду кричать.
— Да хранит тебя наш казачий заступник Георгий Победоносец! — вырвалось у Метлоу.
— Попроси его вернуть мне память.
— Непременно попрошу и верю, что он поможет тебе. А теперь в добрый путь, старина!