Сармат. Смерть поправший
Шрифт:
Савелов снова, до рези в глазах, всмотрелся в лицо человека на фотографии.
— Лапша на уши! — наконец, разочарованно выдохнул он. — Во-первых, этот человек — не Сарматов. Во-вторых, в ЦРУ не идиоты — вербовать человека с такой вот... с такой исключительной внешностью!..
— Логично, — кивнул генерал. — Но почему ты уверен, что он — не Сарматов?
— Уменьшенную копию Игоря Сарматова я каждый день вижу у себя дома, — усмехнулся Савелов и отвел глаза в сторону.
— Не понял?..
— Я имею в виду его сына Платона, — нехотя пояснил он.
Толмачев поспешил переменить тему разговора:
— Как развивается операция «Рухлядь»?
— Последний эшелон с танками без происшествий прибыл из Сибири на нашу ремонтную базу под Саратовом. Приступаем к их перекраске и замене устаревшего вооружения и средств связи. Если с флотом будет порядок, то недели через три можно будет гнать эшелоны с модернизированной «рухлядью» прямо в Новороссийск. Такая же картина в Мурманске и Архангельске. Правда, туда под разными предлогами зачастили западные дипломаты и журналисты. Было бы полезно для тумана время от времени шугать их оттуда или, на худой конец, снабжать дезой.
— Подумаю, подумаю... А что скажешь про «баронское гнездо»?
— Работы по его оснащению средствами связи будут закончены через две недели и законный владелец может получить ключи от всех башен замка.
— Кстати, — спохватился генерал перед уходом Савелова. — Мне тут размножили фотографии мистера Карпентера...
— Какого Карпентера?..
— Так, якобы, зовут этого человека, — пояснил генерал, вкладывая в руку Савелова фотографию. — Я слышал, что жена у тебя пластической хирургией, вроде бы, занимается?
— Кандидатскую готовит...
— Вот, пусть и прикинет на досуге, как из рожи этого страхолюдины сделать что-нибудь похожее на человеческое лицо. Но кто он и где обретается, знать ей, понимаешь, не положено. То — служебная тайна.
— Слушаюсь, товарищ генерал! — сухо кивнул Савелов, пряча в кейс фотографию. — Разрешите быть свободным?
— Будь свободным, — протянул ему руку Толмачев.
Козырнув, Савелов вышел из кабинета. Он не был в восторге от просьбы генерала показать фотографию Рите, хотя и понимал, что тот прав. В разведке мелочей не бывает, а за каждый твой, даже на первый взгляд незначительный, промах, спровоцированный умным противником, потом расплачиваются жизнями многие люди...
Злополучную фотографию Савелов как бы невзначай показал Рите после ужина, когда угомонился в детской комнате маленький Тошка.
— Маргош, тут по твоей хирургическо-пластической части... Можно ли из лица этого Квазимоды сделать что-нибудь такое, чтобы люди от него не шарахались?
Рита взглянула на фотографию и пожала плечами:
— Случай интересный, но Алена Делона из него не получится... Присылайте его в нашу клинику, посмотрим, чем ему можно помочь.
— Не к спеху. Квазимодо обитает пока где-то за бугром, но сие есть — тайна великая...
— Где его так разукрасили?
— И сия тайна мраком покрыта, — развел руками Савелов. — Кстати, он тебе случайно никого не напоминает?
— Мне? — удивилась Рита. — А кого он должен мне напоминать?
— Шучу! — засмеялся Савелов. — Пора спать, дорогая.
«Забугорный информатор, выдавая какого-то изуродованного монаха за Сарматова, вешает нашей „Конторе» лапшу на уши, — думал он, лежа в постели рядом с Ритой. — Ну, в его-то играх, подполковник Савелов, без тебя разберутся, а тебе в своих разобраться бы, — в недобром предчувствии подумал он. — Еще неизвестно, какие сюрпризы ждут тебя на последней стадии операции «Рухлядь», черт бы ее побрал!.."
Не спала и Рита, вздыхала порой о чем-то своем, неведомом ему.
— Маргош, а ты готовишься к отъезду в Неметчину? — поинтересовался он.
— Готовлюсь... — неохотно отозвалась жена. — Все хотела поговорить... Мне бы пока обойтись без Неметчины, а, Вадим? На носу защита диссертации...
— Не получится, родная, — вздохнул Савелов и провел ладонью по ее шелковистой коже. — С работой по твоему пластическому профилю наши люди там уже договорились... Клиника известного профессора Хенке. Думаю, договоримся и о защите диссертации...
— "И да последует жена повсюду за мужем своим и не оставит его в горестях, нищете и болезнях", — пробормотала Рита, отворачиваясь.
«Ты моя и я тебя никому не отдам, — с нежностью думал он. — Никому другому, кто посмеет ворваться в нашу с тобой жизнь. И даже Сарматову, если он тогда не погиб... Но он погиб. Не подумай чего, родная, в том нет моей вины. Так распорядилась судьба-индейка. Сам Сарматов звал судьбу кошкой драной», — вспомнилось вдруг Савелову.
— Бока у кошки драные, да зубы с когтями острые, — сказал однажды Савелову Игорь. — С кем-то она пушистым котенком играется, а на кого-то тигром лютым бросается...
А Рите, делающей вид, что спит, вспоминался, в который раз, яростный ночной бой на берегах тропической реки, разделяющей два маленьких латиноамериканских государства. В глубине кофейных плантаций на одной стороне реки полыхали постройки, и зловещие языки пламени лизали мешки с кофе. Черная стена сельвы на противоположном берегу озарялась яркими всполохами, а на этом берегу с трескучим грохотом рвались мины и гранаты. Трассирующие пулеметные и автоматные очереди, отражаясь в черной воде, кромсали огненными стрелами землю. Потом в звуки боя вплелись мощные раскаты грома, и скоро весь противоположный берег и кофейные плантации скрылись за проливным тропическим ливнем, который сбил пламя на мешках с кофе и смыл кровь с лиц убитых бойцов. А над ними в скорбном молчании стояли с непокрытыми головами русские солдаты во главе с Сарматовым.
Потом ей снилась дневная сельва и берег полноводной никарагуанской реки. К ней, такой же голой, как и ее подруги, вдруг шагнул из сумеречной сельвы кто-то высокий, в черном резиновом костюме, и, зажав ей рот, прокричал в ухо что-то по-мужицки грубое. С трудом она узнала в нем Сарматова, хотела было ответить грубостью на грубость, но когда увидела перед собой его печальные глаза, то какая-то доселе неведомая ей колдовская сила вдруг закружила ее, будто в водовороте, и увлекла в их бездонную скорбную глубину. И странно: она совсем не чувствовала стыда за свою наготу.