Саша Чекалин
Шрифт:
Матери нравилась горячность Саши.
«Нетерпеливый…» — думала она.
А Саша расстроился.
«Пожалуй, не примут…» — соображал он.
В этот вечер допоздна он сидел в своей комнате. Горел огонь. Младший брат уже спал. А Саша, начав заполнять анкету, запнулся на годе рождения.
«Может быть, на год постарше поставить?.. — мельтешила соблазнительная мысль. — Нечестно!.. Скажут: какой комсомолец?… С первого же дня обманом живет… А может, и не заметят?..»
К фальши Саша всегда относился нетерпимо. Так
На следующий день Саша принес в учительскую заполненную анкету и автобиографию.
— Ну вот, все в порядке, — сказала Чернецова, но Саша медлил, не уходил. Он хотел что-то сказать, но в это время Чернецову позвали к директору.
Саша медленно пошел по коридору, согнувшись. В анкете умышленно была допущена серьезная неточность, и это теперь угнетало Сашу.
«Пускай… — подумал он. — Всех будут принимать, а меня?.. Разве я виноват?..»
Весь день он ходил сам не свой.
…На комсомольское собрание пришли учителя, директор школы. Чернецова сидела за столом президиума. Саша слышал, как разбирали заявления его друзей: Наташи Ковалевой, Володи Малышева, Егора Астахова.
— Чекалин… — словно издалека услышал он. Поднявшись с места, Саша вышел вперед, чувствуя, как в горле сразу пересохло и кровь прилила к лицу.
Чернецова прочитала его заявление. Потом Саша торопливо рассказал свою биографию и замолчал, не зная, что же говорить дальше.
— Вот и все, — наконец глухо произнес он и улыбнулся, почувствовав, что стало легче дышать.
Возвратившись на свое место, Саша снова как будто издалека услышал голос Чернецовой:
— Кто за то, чтобы принять, прошу поднять руку…
В комнате было жарко. Лампы под эмалевыми абажурами то загорались сильнее — во весь накал, то начинали светить красноватым светом. Напротив, с портрета в дубовой раме, смотрел на Сашу Владимир Ильич Ленин. Чуть прищурив глаза, он улыбался. Очевидно, только он знал тайну Саши… и не возражал.
С собрания новые комсомольцы вышли необычайно присмиревшие, серьезные.
— Теперь в райком вызовут. Готовиться надо… Саша и Егор пошли провожать Наташу. За ними увязался и Вася Гвоздев. Он смело взял Наташу под руку и пошел по улице. А Саша и Егор шли сзади и смеялись, глядя на них. Всем было как-то особенно весело. И никому из них не хотелось оставаться одному. Каждому хотелось сделать что-то необыкновенное, чтобы дать выход переполнявшей их радости.
4 января 1940 года Сашу вместе с другими школьниками, принятыми на собрании в комсомол, вызвали в райком.
К секретарю райкома Сашу пригласили почему-то первым. Тревожно оглянувшись на ребят, он шагнул за дверь кабинета. За столом, помимо первого секретаря райкома, очень молодого, светловолосого, в военной гимнастерке, сидело еще четверо.
Саше бросилось в глаза раскрасневшееся, возбужденное лицо Чернецовой, которая дружелюбно кивнула ему и, улыбнувшись, что-то сказала своим соседям.
Секретарь быстро пробежал глазами анкету, выписку из протокола, пытливо взглянул на Сашу.
— Из Песковатского? — спросил он. — Там раньше учился?
Саша ответил, опустив по-военному руки по швам…
Схема района на стене. Портрет Ленина… В углу на вешалке подбитая ватой солдатская шинель. Значит, секретарь райкома служил в армии. Он чем-то напоминал прежнего, Андреева.
Все это Саша отчетливо представил себе позднее. А в эту минуту он видел только лицо секретаря с резко очерченными скулами, строгие серые глаза, смотревшие на него. Отвечал он на все вопросы четко, уверенно, заслужив похвалу сидевших за столом:
— Устав хорошо знает… Секретарь все еще не отпускал его.
— А зачем ты вступаешь в комсомол? — неожиданно спросил он, взглянув на окружающих.
Саша немного помедлил.
— Чтобы помогать нашей Коммунистической партии укреплять Советскую власть, — проговорил он и с загоревшимися глазами, чувствуя, как голос у него зазвенел, добавил: — Как комсомолец, если понадобится, и жизни своей не пожалею за Родину….
Из кабинета Саша вышел уже спокойно, чуть улыбаясь. Ребята окружили его.
— Что спрашивали? Ответил на все вопросы? — допытывались они наперебой.
Саша едва успевал отвечать. Мысленно он все еще был там, в кабинете… Следующим вызвали Егора. Заметно волновалась Наташа. Задумчив и молчалив был Вася Гвоздев. И, как обыкновенно, спокоен и уравновешен Володя Малышев.
Через неделю Сашу с ребятами снова вызвали в райком и вручили новенькие, пахнущие типографской краской комсомольские билеты.
— Какой легкий номер — впереди две единицы в конце две пятерки, — говорили ребята о Сашином билете.
Только теперь Саша обратил внимание на свой номер — 11253055. Но дома мать, рассматривая Сашин комсомольский билет, обратила внимание на другое. Стоял там год рождения — 1924-й, хотя Саше и было хорошо известно, что родился он в 1925-м.
— Это что?.. — медленно спросила мать. — Год себе приписал?
Она сразу догадалась. Саша стоял перед ней весь красный, опустив глаза, и оправдывался:
— Какой я теперь пионер, когда ростом выше всех ребят в классе… Паспорт буду получать — год исправлю… Настоящий поставят…
Особенно бранить сына мать не стала. Она понимала, как трудно было Саше отстать от своих товарищей.
Кривил ли раньше Саша душой? Нет. Это, пожалуй, единственный случай. Перед матерью и отцом он всегда был правдив.
Мать простила сына. В этот день она испекла пирог с маковой начинкой, а отец достал из шкафа бутылку вишневой настойки. Обоим хотелось как-то по-особенному отметить незабываемый для старшего сына день.
— Так и быть, налью и вам по рюмочке, — сказала она, когда все сидели за празднично убранным столом.