Сашенька
Шрифт:
Она посмотрела ему в глаза и увидела… усталость, презрение, злость, но никакого страха или беспокойства, как в глазах жены.
— Четыре минуты, — напомнил «павиан».
Она просмотрела его биографию. Он был шишкой в ЧК, охранял самого Ленина в Петрограде и Москве в 1917–1919 гг. Шагая по трупам своих начальников в период репрессий, он наверняка и сам нес долю ответственности за эти репрессии — до того дня, как…
Катенька нашла постановление об аресте, незадолго до ареста жены… Именно поэтому он не выглядел испуганным, а злым и усталым: да, он знал, что его ждет, но устал от процедур, которые знал назубок.
Вроде бы говорилось много, но трудно было что-либо из этого толком понять: выражались привычным в то время «эзоповым языком» — иносказаниями. Она пролистала назад: Палицын стал признаваться 7 июня, продолжал в июле, августе, сентябре. Он тоже предстал пред судом.
— Время вышло, — сообщил «павиан».
— Прошу, еще секундочку! — Она пролистала несколько страниц, перепрыгнула к концу дела. Ей необходимо было выяснить, что произошло с Палицыным.
Она нашла подписанное признание:
«Обвиняемый Палицын: Я признаю себя виновным в шпионаже в пользу японской и немецкой разведок, служил Троцкому и планировал террористический заговор против руководства Советского Союза».
Но в его деле не было приговора — и нигде не упоминался ни Сатинов, ни их общее прошлое.
Она записала в блокнот даты и вздохнула; ей хотелось плакать.
Почему? Из-за людей, которых она даже не знала?
— Тут нет приговора, — вслух сказала она. — Может, их не расстреляли, может, они живы?
— В деле сказано, что они погибли? — спросил полковник. Она отрицательно покачала головой. Тогда… — Он встал и потянулся.
— Но тут много чего в деле не хватает, товарищ полковник. Никаких подробностей приговора. Может, Палицыных отправили в лагеря, а после смерти Сталина реабилитировали? Я хочу просмотреть еще документы. Хочу выяснить, что стало с этими людьми.
— Это такая игра, девушка? Возможно, вам повезет.
А возможно, и нет. Я передам вашу просьбу своему начальнику, генералу Фурсенко. Я всего лишь маленький винтик. — Внезапно Катенька почувствовала грусть. Она все еще не выяснила, почему Сашеньку и ее мужа отдали под суд. Признание ротмистра Сагана было сделано уже после их ареста. Катенька не поверила рассказу Бени Гольдена о его любовной связи с Сашенькой. Может, и россказни Сагана — тоже вымысел? И она не понимает, какое это имеет отношение к Сатинову. Когда Катенька пододвигала папку с делом Сашеньки через стол полковнику, она случайно перевернула пустой листок, где расписывались те, кто изучал дело. На обратной стороне были нацарапаны фамилии начиная с 1956 года — ее сердце учащенно забилось: Ираклий Сатинов.
«Павиан», послюнявив палец, стал перелистывать страницы и проверять, все ли документы на месте.
У Катеньки появилась еще пара минут. Она открыла дело Ивана Палицына, кое-что привлекло ее внимание.
Написанный от руки приказ от 4 мая 1939 года:
« Совершенно секретно
Капитану госбезопасности Зубенко, спецтехгруппа ГУГБ Немедленно организовать наблюдение в пределах Москвы за тов. Цейтлиной– Палицыной Александрой Самойловной, редактором журнала «Советская женщина», Петровка, 23, и организовать прослушивание в номере 403 гостиницы «Метрополь». Докладывать лично мне, копий не делать».
Катенька не могла отвести глаз от подписи. « Иван Палицын, комиссар госбезопасности второго ранга».
Сашенькин муж.
Потом Катенька шла по московским улицам — вниз, мимо Большого театра, к Кремлю. Она сжимала свою тетрадь, а глаз скользил по бесчисленным киоскам, набитым пиратскими компакт-дисками, сенсационными брошюрками с историческими «открытиями», американской порнографией, итальянскими журналами с описанием жизни «звезд».
Там можно было купить даже написанное Петром Первым «Юности честное зерцало». Но все это не касалось Катенькиного сознания. Один раз она даже налетела на мужчину, который не замедлил громко обругать ее, а другой раз натолкнулась на «Ладу», припаркованную прямо на тротуаре. Она изо всех сил старалась осмыслить то, что прочитала в делах Палицыных. Наконец она обогнула гостиницу «Москва», где жила сейчас, свернула еще и еще — на Красную площадь.
Вероятно, в конечном счете, признание Бени Гольдена было правдой. Неужели у Сашеньки на самом деле случился роман с известным писателем в номере 403 «Метрополя»? Но это так опасно — соблазнить жену чекиста, в распоряжении которого все возможности ЧК: слежка, «прослушка», арест. Ваня каким-то образом узнал о романе жены и собственными руками подрубил сук, на котором сидел: затеял расследование без санкции сверху.
«Докладывать лично мне, копий не делать. Палицын».
— Ревность, — прошептала Катенька. — Их всех уничтожили из-за страха одного мужчины оказаться рогоносцем? Неужели все погибли из-за его ревности?
10
— Значит, Палицын следил за любовными утехами своей жены и известного писателя? — тем же вечером сказал Максим, сидя в кожаном костюме на своем мотоцикле возле ночного клуба у английского посольства. — Он получал доклады, все эти охи, ахи, вздохи.
— Палицын был взбешен, — продолжала Катенька. — Он приказал арестовать Беню Гольдена.
— Нет-нет, — возразил Максим. — Беня Гольден известный писатель, да и Сашеньку многие знали, она же племянница Менделя Бармакида, «совести партии». И если дело было лишь в любовном романе, почему арестовали самого Палицына? Беню арестовали, он донес на свою любовницу Сашеньку, а уже она на своего мужа.
— Нет, Катенька, ты кое-что упустила. Их не могли арестовать без одобрения Сталина. — Максим закурил. — Ты должна понимать, в архивах полно обмана и искаженных фактов. Мы должны научиться расшифровывать их иероглифы.
Катенька вздохнула. Становилось прохладно, и мини-юбка совсем не защищала ее от ветра.
— И что мне теперь делать?
— Не унывай. Ты славно потрудилась, у тебя получилось лучше, чем я ожидал. — Максим посмотрел на свой «командирский» будильник. — Подожди, сейчас лишь девять вечера: может, стоит позвонить товарищу маршалу? Тебе будет нужна его помощь, чтобы получить остальные документы из архивов КГБ — то, что тебе раньше не показали. Теперь, когда ты больше знаешь, тебе есть о чем спрашивать. Нам нужно, чтобы он подтвердил, что Палицыны — именно те, кого мы ищем.