Сатана и Искариот. Части вторая (окончание) и третья
Шрифт:
Виннету приложил палец к тому месту, куда вошла пуля, несколько раз нажал на него, а потом сказал:
— Мой брат Чарли позволит мне изучить след пули?
— Конечно!
Я подвинулся. Он вытащил нож. Я, по правде говоря, побаиваюсь подобных операций, но все же вынужден был ему помочь. Я понял, о чем подумал Виннету; у меня промелькнула та же мысль. Вот мы столкнулись с самоубийством, но его можно было совершить только правой рукой, потому что раненой и перевязанной левой рукой юноша не мог бы выстрелить. Значит,
Виннету действовал как опытный и очень умелый хирург. Он орудовал своим длинным, прочным и с виду неуклюжим охотничьим ножом так осторожно и легко, как не удалось бы и дипломированному врачу с его тончайшим инструментарием. Конечно, работа шла медленно; только через полчаса мы узнали, какой путь прошла пуля в теле покойника. Она вошла сзади, в районе верхнего левого ребра. Следовательно, направленный несколько вниз выстрел невозможно было произвести правой рукой. Апач выпрямился и протянул нам пулю, сказав при этом:
— Убийство!
— Well! — согласился Эмери. — Этот парень — не самоубийца. Такое направление было бы у пули только в том случае, если бы стреляли левой рукой, а ею-то Малыш Хантер как раз и не мог воспользоваться.
— Значит, Мелтон — убийца! — заключил я. — У меня сразу возникло такое подозрение, а теперь появились и доказательства. Теперь надо непременно установить, кем был убитый. Давайте разуем его. Нам надо пересчитать пальцы у него на ногах!
Так и сделали. В самом деле, на каждой ноге у него было по шесть пальцев: вместо мизинца по два маленьких, но полностью сформированных пальчика, только на втором отсутствовал ноготь. Больше на теле мы ничего особенного не обнаружили — ни родимых пятен, ни каких-либо других отметин, которые могли бы пригодиться при определении личности.
Потом мы похоронили погибшего, сложив камни в форме креста, и тихо помолились за упокой души несчастного, расставшегося с миром без причастия.
Как только мы закончили похоронную церемонию, шейх настоял на очищении. Церемония эта состояла в том, что мы обтерли руки и лицо песком, а шейх вполголоса пробормотал какую-то короткую молитву. Потом сказал:
— Ну вот, теперь вы снова чисты, и никто не будет бояться прикоснуться к вам. Можно возвращаться в лагерь!
— Подожди немного! — попросил я. — Могила расположена на территории, принадлежащей аярам, верховным шейхом которых ты являешься. Можешь ли ты обещать, что это место будет почитаться вами и твои люди не обесчестят его?
— Клянусь Аллахом и Пророком его! Но почему ты так заботишься о могиле чужого тебе человека?
— Я предполагаю, что через некоторое время она еще раз может быть вскрыта. Вы же представляете себе, что здесь произошло?
— Да.
— Мы должны составить документ, который имел бы законную силу по ту сторону океана, в Америке.
— Его лошадь мы пустили в свой табун. Оружие взял себе коларази, но, когда сам он лежал связанным в палатке, я приказал принести это оружие мне. Я покажу его тебе, если захочешь — забирай его.
— А другие вещи? У убитого наверняка были при себе часы, может быть, кольцо и, уж точно, всякие мелочи, которые люди берут в дорогу. Ничего такого мы не обнаружили. Может быть, коларази присвоил и эти вещи?
— Об этом я ничего не знаю!
— Как это ничего? Ты же снял с него все, что на нем было.
— Оружие я взял себе, потому что пленнику его иметь не положено, но в его карманах я не рылся и всем строго-настрого запретил что-нибудь отбирать у коларази.
— Почему?
— Я выполнял соглашение, которое мы заключили, когда он сдался в плен. Я вынужден был пообещать, что его собственность никто не тронет.
— Значит, все, что он взял у убитого, должно еще оставаться у него?
— Разумеется, потому что я убежден: ни один из моих воинов не посягнул на эти вещи.
— Хорошо! Посмотрим, так ли это! Пошли!
— Да, пошли! Меня не волнует, что будет с коларази и его собственностью. Свое обещание я сдержал, а защищать его имущество от вас я не обязан. С тех пор, как я выдал его вам, вы можете делать с ним все, что хотите, а мне больше нет дела до него.
Как только мы вышли из ущелья и добрались до лагеря, шейх расстался с нами. Нам не показалось странным, что ему не хотелось показываться на глаза человеку, еще совсем недавно бывшему его союзником в борьбе с нами. Крюгер-бея отвлекли командирские обязанности, а мы, остальные трое, отыскали Мелтона. Он был крепко связан, да еще и прикручен к врытому в землю столбу. Возле пленника мы увидели двух часовых. Заметив нас, он отвернул голову, давая понять, что знать о нас не желает.
— Мастер Мелтон, — обратился я к нему, — мы пришли выяснить у вас кое-что. Думаю, что у вас хватит благоразумия, чтобы ответить нам.
Он ничего не сказал, даже не посмотрел в нашу сторону. Тогда я продолжил:
— Итак, кто был этот чужестранец, что приехал сюда с вами из Туниса?
Он не ответил. Тогда я приказал одному из солдат:
— А ну-ка позови бастоннаджи! Пусть он вернет этому человеку способность говорить.
Мелтон вскинул голову и выкрикнул:
— Ты не посмеешь меня высечь! Я не так беспомощен, как ты думаешь! Сегодня не повезло мне, а завтра фортуна может изменить тебе! Запомни это!