"Савмак"
Шрифт:
Переждав самые жаркие часы, роксоланы тронулись дальше. И опять Скилур побежал со всех ног, как заарканенный жеребец, за конём своей злой ровесницы Атталы. Но скоро жажда и голод взяли своё: через час вконец обессилевший юноша стал спотыкаться, затем ясный день в его заливаемых солёным потом глазах померк, он упал и с полсотни шагов волочился по жёсткой, выгоревшей на знойном солнце траве за конём своей мучительницы.
Наконец Аттала натянула повод и, развернув коня, подъехала к простёртому бесчувственно на пыльной траве пленнику. Один из телохранителей по приказу царевны соскочил с коня и смочил водой из бурдюка серое от налипшей пыли лицо скифского царевича, приводя его в чувство, а когда тот открыл глаза, сунул ему в распахнутый рот костяной носик бурдюка.
Отвязав конец аркана от бронзового кольца на боковой шлее своего мерина, Аттала бросила его к ногам пленника и подчёркнуто презрительным тоном распорядилась:
– Посадите этого слабака на коня, а то он ещё сдохнет по дороге. Да привяжите покрепче, чтоб не свалился!
– и, взмахнув плетью, умчалась вдогонку за матерью и братом.
Дней через пять Скилура привезли к свежей могиле царя Медосакка и его старших сыновей. У островерхого, обложенного зелёным дёрном кургана собралось всё роксоланское войско во главе с вдовой царицей и тремя младшими царевичами (старший из которых - 11-летний Гатал - возглавлял вместе с матерью и старшей сестрой карательный поход в Скифию), а также множество простого народу.
На вершине царского кургана роксоланы вкопали толстый столб, водрузили на его заострённую верхушку голову Агара, а внизу привязали спиной к столбу с заломленными назад руками его сына Скилура, обложив его по пояс вязанками хвороста. Законное право поднести к хворосту огонь и, тем самым, довершить праведную месть за убийство Медосакка, доверили его наследнику Гаталу, которому до возмужания предстоит править союзом роксолан под опекой своей мудрой матери - царицы Амаги. Скифы бы ни за что не допустили, чтобы над ними властвовала, пусть и именем сына-царевича, слабая жена, но недаром соседи прозвали сарматов "женоуправляемыми".
...Язычки пламени побежали от поднесённого Гаталом факела по тонким сухим веткам к ногам казнимого сына Агара. Но не успел огонь как следует разгореться и набрать силу, как с полуденной стороны наползла, закрыв густыми клубами солнце, чёрная туча. Среди душного безветрия вдруг налетел бешеный вихрь и, словно пучки легковесной соломы, сдул с вершины кургана дымящиеся вязанки. По приказу царицы, слуги кинулись собирать у подножия кургана разлетевшийся хворост, и, как только буйный ветер погнал поднятую с земли пыльную тучу дальше в степь, опять проворно сложили костёр вокруг столба с приговорённым к мучительной смерти пленником.
Тем часом клубившаяся низко над потемневшей степью, озаряясь время от времени яркими сполохами, грозовая туча накрыла уже полнеба, докатившись своим передним краем до медосакковой могилы. Царские слуги укладывали вокруг Скилура последние вязанки, когда из косматого чрева тучи ослепительным зигзагом вырвалась молния, ударив в мёртвую голову царя Агара на верхушке столба. Длинные, растрёпанные ветром волосы на агаровой голове тотчас вспыхнули ярким пламенем и в один миг сгорели под изумлённые возгласы поражённых роксолан, кожа на ней мгновенно обуглилась, а вниз по столбу побежал небесный огонь. Двое царских слуг, застигнутых ударом папаевой стрелы близ столба, упали замертво на вершине кургана. В следующее мгновенье страшный громовой раскат потряс потемневшее небо прямо над головами теснившихся вокруг кургана роксолан, перепугав присевших в страхе и тревожно заржавших лошадей.
И вдруг сильнейший ливень хлынул на землю из раздувшегося чрева тучи, словно из лопнувшего бурдюка, тотчас потушив полыхавший на столбе огонь. Верхушка кургана скрылась от взора обступивших его со всех сторон тесными рядами роксолан за плотными потоками воды. А когда спустя недолгое время грозовая туча унеслась дальше на север и ливень так же скоро, как и хлынул, прекратился, по толпе роксолан прокатились изумлённые, полные благоговейного ужаса возгласы: скифский царевич, которого все ожидали увидеть испепелённым, подобно голове его отца, огненной стрелой Папая, спокойно стоял, целый и невредимый, в нескольких шагах от обгоревшего столба, со скрещёнными на голой груди руками.
Поражённая не меньше других, Амага обратилась за разъяснением сего необычайного явления к стоявшим у подножья кургана ведунам. После короткого совета, ведуны объявили царице и вождям, что по их единодушному мнению, небесный владыка Папай, испепелив голову отравителя Агара и освободив от пут его сына, ясно дал понять, что доволен совершившейся местью и не хочет смерти скифского царевича.
– Хорошо. Сын Агара останется жить, раз такова воля Папая, - согласилась Амага.
– Пусть он проживёт весь отмеренный ему богами век ничтожным рабом. Моя дочь Аттала захватила его в плен - ей и владеть им до конца его дней.
Так у могилы царя Медосакка решилась судьба 15-летнего Скилура...
Амага посоветовала дочери выхолостить нового раба, чтобы сделать из строптивого, мечтающего о воле жеребца смирного и покорного своей рабской доле мерина. Но Аттала не стала этого делать, видимо, убоявшись гнева Папая, который столь явно взял сына Агара под свою защиту. Не стала она и пятнать белую кожу бывшего царевича своим тавром. Царевна велела новому рабу ухаживать за своими лошадьми и сбруей. Приподняв концом согнутой вдвое плети его опущенный на грудь подбородок и сурово глядя ему в глаза, она властно предупредила, что с этой минуты, навсегда забыв, кем он был прежде, он должен старательно и быстро исполнять все её приказания, если не хочет каждый день быть битым, а если попытается убежать, ей таки придётся сделать из него мерина, как советует царица-мать, а затем продать грекам.
Но Скилур, нежданно-негаданно сохранив жизнь, не думал пока о побеге. Все его мысли были заняты планами мести. Раз уж сам громовержец Папай в последний момент сохранил ему жизнь, то уж, наверное, не для того чтобы он до конца своих дней служил на побегушках у злобной роксоланской сучки! Оказавшись теперь свободным от пут вблизи царевны Атталы, он в любой момент мог посягнуть на её жизнь и наверняка бы добился своего, но он мечтал о большем: ему хотелось искромсать мечом ещё и царицу Амагу, малолетнего царя Гатала, всю семью царя Медосакка - лишь тогда его почерневшая от горя душа сполна насытится местью и, покинув изрубленное вражьими воинами тело, принесёт к небесному костру царя Агара добрые вести с Земли. Но убить сразу всех их было не просто: царскую семью днём и ночью охраняли бдительные телохранители. Скилур скоро понял, что ему придётся набраться терпения: затаив поглубже свою ненависть, подружиться с царскими слугами и служанками, войти в доверие к хозяевам и, как затаившийся в засаде барс, ждать своего часа - рано или поздно сладкий миг расплаты настанет!
Так минуло два года...
Душевные раны, нанесенные гибелью царей Медосакка и Агара, постепенно затянулись - жизнь брала своё. Скилур к семнадцати годам сильно вытянулся, превратившись из нескладного, угловатого подростка в стройного, привлекательного даже с по-рабски коротко остриженными волосами юношу, то и дело ловившего на себе игривые взгляды насмешливых служанок и даже знатных подружек своей хозяйки.
Сама же царевна обращала на своего раба из царского скифского рода внимания не больше, чем на любого из живущих в царской ставке слуг. Гордая красавица, которую несколько портил только излишне длинный и острый, крючковатый, как у хищной птицы, нос, доставшийся в наследство от отца и придававший ей надменно-суровый, неприступный вид, в свои восемнадцать, несмотря на уговоры матери, становившиеся день ото дня всё настойчивей, не спешила с замужеством, предпочитая носиться вместе с младшими братьями и подругами на конях за зверем и птицей, соревнуясь, кто больше привезёт домой охотничьих трофеев, или вместе с телохранителями упражняться в стрельбе из лука, метании ножа и боевой секиры, владении копьём и мечом. От наведывавшихся в царскую ставку племенных вождей Амага не раз слышала, что старшей дочери Медосакка надо было родиться мальчиком - лучшего царя роксоланам и желать было б нельзя! На сватовство вождей и их сыновей Аттала, к неудовольствию матери, неизменно отвечала отказом, раз и навсегда уверовав в данное когда-то царём Медосакком любимой старшей дочери обещание, что однажды та непременно станет царицей.