Савва (Ignis sanat)
Шрифт:
Савва. Нельзя, дядя, иначе: светопреставление и нужно. Лечили их лекарством – не помогло; лечили их железом – не помогло. Огнем их теперь надо – огнем!
Пауза. Сверкают безмолвно зарницы. Где-то далеко колотит сторож в железную доску. Савва неподвижно-широко смотрит на зарницу: он окован громадною думою о жизни, мыслями без слов, чувством без выражения. Видит свое одиночество и близкую смерть.
Кондратий. И
Савва (думая). Ничего не будет.
Кондратий. Кабаки построят. Без кабаков не обойдутся.
Продолжительное молчание.
Кондратий. Да-а… О чем задумались, Савва Егорович? (Савва молчит.
Кондратий прикасается к его плечу.) На вас бабочка села.
Савва. Что?
Кондратий. Бабочка села. Мертвая голова называемая – по ночам летает. Да что вы?
Савва (вздрогнув, громко). Оставь.
Кондратий. Испугал я вас?
Савва. Что? (Очнувшись, удивленно.) Какие зарницы! Ты что говоришь? Да, да. Ничего, брат, все устроится… (Вздохнув, весело.) Ну как же – начнем? Согласен? Да ну, дядя, будет упрямиться!
Кондратий (покачивая головой). Загадали вы мне загадку.
Савва. Ничего, дядя, не робей. Ты человек умный, сам понимаешь, что нельзя иначе. Кабы можно иначе, разве стал бы я сам, пойми!
Кондратий (густо вздыхает). Да-а… Эх, Савва Егорович, ангел вы мой неоцененный, разве я этого не понимаю? Жизнь проклятущая! Эх, Савва Егорович, Савва Егорович! Вот скажи я вам, кому хочешь скажи: я человек хороший, – засмеют, по затылку дадут: «что брешешь, пьяница!..» Кондратий – хороший человек… самому даже смешно, а я, ей-Богу, хороший. Так, не знаю, как это вышло. Жил-жил – и вдруг! Как это, по какой причине – неизвестно.
Савва. А ты вот все боишься!
Кондратий. Кто я теперь такой: ни Богу свеча, ни черту кочерга. Как оглянешься иной раз да подумаешь… Эх, Савва Егорович, разве у меня совести нет? Разве я не понимаю? Все я понимаю, но только… Я и дьявола не то вправду боюсь, не то так: дурака ломаю. Эка штука – дьявол! Побыл бы на нашем месте, так узнал бы кузькину мать. Недавно это, пьяный, кричу я: выходи, дьявол, на левую руку, я человек отчаянный! Мне ничего не жалко: пропадать, так пропадать… Эх, разжалобили вы меня, Савва Егорович!
(Утирает рукавом глаза.)
Савва. Зачем
Кондратий. Сорок два.
Савва. Ну вот, самые года. Деньги тебе нужны?
Кондратий. А они у вас есть?
Савва. Есть!
Кондратий (подозрительно). Откуда же это они у вас?
Савва. А тебе-то что? Может быть, я убил богатого купца или кого-нибудь зарезал. Доносить ведь не пойдешь?
Кондратий (успокаиваясь). Что вы, Савва Егорович, это дело ваше. А деньги, конечно, никогда не лишнее. Я тогда из монастыря уйду. У меня, скажу вам по совести, давно уже одно мечтаньице есть: сесть при дороге и трактир открыть. Компанию я люблю, и сам я разговорчивый человек; у меня дело пойдет. Трактирщик если и сам выпивает, так это не беда: народу приятнее; у веселого трактирщика и штаны оставишь – не заметишь. По себе знаю.
Савва. Что же, можно и трактир.
Кондратий. И кроме того, человек я еще в полном соку. Чем тут грешить, лучше же я законным браком…
Савва. В посаженые отцы, не забудь, позови.
Кондратий. Молоды еще! А деньги, Савва Егорович, когда – раньше или потом?
Савва. Иуда раньше получил.
Кондратий (огорченно), Ну вот! То сами подговариваете, а то – Иуда. Разве приятно такие слова слышать? Живого человека Иудой называете!
Савва. Иуда был дурак. Он удавился, а ты трактир откроешь.
Кондратий. Опять! Если вы так обо мне думаете…
Савва (хлопая по плечу), Ну-ну, дядя… Разве не видишь, что я шучу? Иуда человека продал, а ты что – вроде как бы дровами торгуешь. Верно, дядя!
Показываются Сперанский и Тюха. Последний заметно покачивается.
Кондратий. Вот еще нелегкая несет. Тут такой разговор пошел…
Савва. Так как же, по рукам?
Кондратий. Что же с вами поделаешь!
Сперанский (кланяется). Еще раз здравствуйте, Савва Егорович. А мы с Антоном Егоровичем были на том конце, на кладбище. Бабу нынче одну схоронили, так посмотреть…
Савва. Не вылезла ли? А его зачем с собой таскаете? Тюха, иди спать, на ногах не держишься.
Тюха. Не пойду.
Сперанский. Антон Егорович сегодня в беспокойстве. Им все рожи представляются.