Сбить на взлете
Шрифт:
– Как самолет посадил в таком состоянии, совершенно не понятно, - резюмировал добрый доктор Айболит, - хоть что-нибудь помнишь?
А вот ни хрена. Куда летали? Какое задание было?
– А сейчас потерпи чуть-чуть и попробуй хоть немного бульона выпить - на одной глюкозе внутривенно долго не продержишься. Понимаю, что тошнит, но надо.
Много этой теплой жирной гадости принять внутрь не смог - чуть не вывернуло. Похоже, по ощущениям, что было уже такое и не один раз. Кое-как проглотил содержимое пары ложек и вновь нырнул в блаженное отсутствие из этого мира...
– Повезло тебе, Николай, - заявил тоже что-то не особо радостный Мишка Пахомов. Заявил через несколько дней, когда я сам только-только говорить начал, - Савушкин сказал, что еще парой миллиметров ниже, и все, амба. А так отлежишься
– Что с машиной?
– перебил я разглагольствующего друга.
– Пострадала маленько "чертова дюжина". Сдвижную часть фонаря заменили, от твоей крови кабину отдраили, мотор обслужили, как положено. А вот что с крылом делать, пока неясно. Плоскости-то нестандартные, люминиевые. Снаряд стальной лонжерон почти перебил. От девятого Яка не стыкуются. Егор Иваныч в Москву запрос отправил. Да ты не боись - мы ее все равно раньше починим, чем ты вылечишься.
Что-то такое в его словах мне очень не понравилось. Но сейчас важнее другое: - Письма были?
– с некоторого времени очень насущный для меня вопрос.
– А как же, - хмуро, но все-таки улыбается, - четыре штуки от старшего лейтенанта Воскобойниковой.
– Давай!
– и с нетерпением дрожащую руку из-под одеяла высовываю.
– Тебе по порядку?
– и всовывает мне в пальцы листок, вытащенный из конверта с жирной печатью "Военной цензурой проверено".
В принципе ничего нового. Учится напряженно, работает, скучает, себя клянет, что пошла на поводу, а в результате оказалась далеко-далеко от меня. Паек с учетом, где она работает, нормальный. Денег хватает - плюс к моему денежному аттестату ей, оказывается, еще дядя Витя свой выслал.
Надо будет, как увижу подполковника Коноваленко, обязательно спасибо сказать.
Предупредила, что б не дергался и не возражал, когда Ленка Кривошеина моими вещичками займется - это Валюша сама ей отписала и попросила. Очень скучает - не предполагала, что так тяжело в разлуке будет. Ну и уверения, что очень любит и скучает.
А уж мне-то как без сердешной тяжко. Ведь отлично помню, как от ее ладошки на лбу легко становилось...
В следующих письмах было примерно то же самое, разве что просьбы передать многим однополчанам приветы. А вот в последнем весьма много вопросов о моем здоровье. Видимо весточку от нашего Айболита уже получила с известием о ранении и обещаниями, что все будет хорошо.
Надиктовал Мишке ответное послание. В конце пару строчек сам накарябал - авось, не очень в глаза бросится, что рука дрожит. До ранения почерк не намного лучше был.
Наша эскадрилья летает по уверениям Мишки нормально. За десять дней - это я столько времени в отрубе был?!
– всего одного пилота по тяжелому ранению потеряли. Это, соответственно, без учета меня. А вот самолетов, увы, фашисты целых три сожгли. Плохо конечно, но люди ценнее. Строго по поговорке - за одного битого...
Пару дней еще повалялся и ощутимо полегчало. Даже разрешение вставать получил от Савушкина, но только в сопровождении кого-нибудь. Шатает прилично, а в зеркало случаем взглянул и удивился - когда я так похудеть успел? Натуральный скелет. Хорошо, что жена таким не видит. Ленка форму отстиранную принесла, сразу же еще один вопрос к врачу появился. Потому что над красной полосой золотистая появилась. Красноармейцы уже давно придумали: кровь, то есть легкое ранение, и кость - тяжелое. Естественно поинтересовался, почему в госпиталь не отправили. Получил подробные разъяснения о недопустимости даже малейшего дополнительного встряхивания при таком ранении. А теперь, когда все объективные показания скорого выздоровления налицо, смысла нет - летный паек всяко лучше будет, чем госпитальный.
Такой тощий, что можно в качестве учебного пособия использовать для пересчета костей, это признаки выздоровления? Ну-ну...
Выяснилось, что так дружно все от меня скрывали - майора Варламова на следующий день после моего ранения сбили. Он еще троих фрицев в одном бою ссадил, но и сам под очередь мессера угодил. Посмертно присвоили звание Героя Советского Союза - все-таки семнадцать подтвержденных сбитых включая четырех в групповых боях. Даже подполковника дали - пенсия у Татьяны Варламовой пусть не намного, но все-таки больше будет. Вдову тоже вот-вот из Красной
Повалялся еще неделю, и жутко надоело - ну шатает, но уже без палки не падаю. Вот тут-то Савушкин и огорошил - минимум еще два месяца ни одна медицинская комиссия меня к полетам не допустит. Да и достаточный вес - хотя бы семьдесят килограммов при моих ста восьмидесяти трех сантиметрах роста - вряд ли за это время успею набрать. Что и подтвердила медицинская комиссия в ближайшем госпитале. Поэтому выбор у меня один из двух - или в санаторий до окончательного излечения, или к жене под бок в отпуск по ранению. В Москве же после восстановления здоровья и врачебно-летную экспертную комиссию пройду. Странные у нас медики какое-то - дураку ведь понятно, что рядом с Валюшей быстрее поправлюсь. В штабе полка мне всяких сопроводительных бумаг понаписали. И встречную просьбу выдвинули - Татьяну Варламову до дома сопроводить и посмотреть что там за дела с жильем, так как очень неясное письмо от родителей Ивана Анисимовича получили. Ну, от таких предложений, понятное дело, совесть не позволит отказаться, как бы я к жене не торопился. Да и комдив лично постарался - договорился с кем-то, что рейсовый Дуглас якобы из-за мелкой неисправности прямо в Калинине сядет, благо крюк совсем небольшой.
Н-да, такого я еще не видел. Вроде бы всего два месяца город в оккупации был, а половину как корова языком слизала. Понятно, почему все заводы и фабрики фашисты взорвали, но жилые дома-то зачем жечь? Как люди ту жутко морозную зиму перенесли? Непонятно. С трудом, но нашли комнатушку - ровно восемь квадратных метров - где Варламовы старшие нынче живут. В квартире одиннадцать съемщиков и десятиметровая кухня. В комнате - железная кровать с растянутой панцирной сеткой, собранная из нескольких на болтах, самодельный фанерный шкаф и кривоватая тумбочка. И окно, опять-таки фанерой заколоченное. Единственное свободное место занято буржуйкой. Как двое стариков почти пенсионного возраста в таких условиях живут? Непонятно. Было трое сыновей, а теперь только похоронки. Старшие в сорок первом погибли. Причем семьи у обоих еще под немцами, также как и Татьянины родители. Живы ли четверо внуков, неизвестно. Поэтому вдову младшего сына встретили с распростертыми объятиями. Сами на полу теперь спать будут, а невестушке кровать для ночного отдыха определили.
Ну, я Татьянин чемодан и четыре вещмешка с продуктами, что в полку снабдили - сам не понял, как доперли - по углам распихал, Варламову под руку и к военкому. Благо вылетели рано и времени еще вагон и маленькая тележка. Майор сначала документы внимательно проверил, впечатлился и усадил чай пить. В положение вошел, но помочь, увы, ничем не может - не в его это власти. Посоветовал сначала в горсовет "для галочки" зайти, а оттуда прямиком в горком партии.
– Жилья катастрофически не хватает - все наскоро отремонтированные фонды идут специалистам-строителям, что производства восстанавливают, и инженерам, которые на уже запущенных предприятиях работают. А жителям, перенесшим тяготы оккупации, - и скуксился, не желая продолжать свои объяснения. Не доверяют, значит, людям. Считают, что одни только предатели не пожелали эвакуироваться. То, что времени и возможности для бегства не у всех были, в расчет не берется.
Когда все уже было ясно, майор уважительно проводил до дверей своего невеликого кабинета. Встал, опираясь на суковатую палку - нынче что, только увечных на эту должность назначают?
– и до самых дверей прохромал, пообещав, что сам чуть позже зайдет, походатайствует.
Переглянулись мы с Татьяной - она тяжело вздохнула - и пошли в горсовет. То же здание, только вход за углом. Еле прорвались - милиционеры вначале вообще пускать не хотели. Но посмотрели на наши злые лица, на погоны, шинели - у Варламовой уже и в таком виде живот заметен - и расступились. У нужного кабинета очередина. Но, надо признать, быстро двигается. Заходят люди с толикой надежды на лице и через минуту, максимум две, выходят... угрюмые. У меня внутри уже все кипит. Наша очередь подошла - перерыв неплановый на четверть часа. Потом бугай какой-то - секретарь?
– все-таки запустил. Кабинетище - в футбол играть можно. Из задней двери чиновник в гражданском френче заходит - поперек себя шире, морда красная, окопался в тылу. На фронт такого бульдозером не затащишь.