Сбить на взлете

– Ну?!
– в глазах профессора, автора гипотезы, все еще была надежда.

– А черт его знает, - сказал инженер, не отводя взгляда от экрана компьютера, - какая-то часть информации, несомненно, ушла. С датой тоже вроде бы в вилку попали - самое начало сорок первого. Или даже раньше на пару лет. Но в чью голову попала, проявится через месяц или годы, и осознана ли будет вообще - темный лес. Если судить по логам, то точно можно сказать только одно - вникать он будет ну очень медленно, - инженеру было заметно не по себе. Поддался на уговоры,

клюнув на возможные перспективы - математическая модель была довольно стройной. За копейки - финансирование было просто смешным - спроектировал и собрал установку. А с трудом найденный доброволец возьми и отбрось коньки прямо во время эксперимента. Мужика, конечно, жалко, но с его диагнозом все равно больше месяца не протянул бы.

Профессор, отвернувшись, с унынием посмотрел на черный мешок из толстого полиэтилена с трупом. Подполковник ВВС, бывший призер чемпионата мира по высшему пилотажу - давно спившийся одиночка. Другого желающего на опасный эксперимент за невеликие деньги найти не удалось. Секретность еще эта. А ведь какая красивая гипотеза была - возможный переворот в науке о мироздании. Будущее непредсказуемо, но попытаться связаться с прошлым... Теперь после этого провала о финансировании дальнейших исследований придется забыть навсегда. Значительно хуже, что потерял годами нарабатываемый научный авторитет. Только и остается нынче, что студентам-полудуркам лекции читать...

Утро было совсем ранним - солнце только показалось среди стволов, накрывая косыми лучами речку. Вода в маленькой заводи парит как молоко и абсолютно неподвижна, только изредка появляются круги от плеска рыбьего хвоста...

– Никола, а война будет?
– Сережка спросил, не отводя взгляда от поплавка.

– Помполит полка говорил, что будет. С британскими империалистами, - почему я не высказал мнение папы, что воевать придется с немцами и в самое ближайшее время, сам не понял. Из-за того что отец двенадцатилетнего Сереги в политорганах, летающий старший политрук в третьей эскадрилье?

– А чего тогда германцы над нами почти каждый день мотыляют?

Сам такой провокационный вопрос выдумал или кто-то настропалил?

– А я откуда знаю?!
– ожесточенно почти крикнул с раздражением.

– Тяни, - Сережка в азарте замахал руками. Я, не обращая внимания на малого, наоборот немного наклонил удочку и только потом резко подсек. Леска натянулась до скрипа, но не порвалась. Отходя по берегу вправо и назад, вытягивал помаленьку рыбину все больше к себе. Наконец удалось выдернуть ее из воды и с размаху плюхнуть на траву. Огромный, на килограмм с лишним, подлещик бился на траве, сверкая мокрой чешуей под косыми лучами утреннего солнца. Вот теперь рыбалку можно считать хоть чуть-чуть удавшейся. Вчера, в субботу, вечернего клева почему-то совсем не было. Дед Мотя, который живет рядом с бывшей панской усадьбой, обещал, что вечером должна быть самая лучшая поклевка, но рыба почему-то, ни на жирных червяков, ни на хлебный мякиш внимания не обращала. А под утро в ночном небе гудели и гудели самолеты. И чего разлетались? Вроде на это воскресенье никаких полетов запланировано не было. Папка позавчера за ужином наверняка бы сказал. Он всегда по пятницам подписывал план полетов на ближайшую неделю.

– Колян, слышишь?
– сбил с мыслей Сергей.

– Чего?
– переспросил я, насаживая рыбину на самодельный кукан. Потом сообразил, что спрашивает приятель, и прислушался. Раскаты грома где-то далеко? Поднял голову - небо было светло голубым, чистым, ни облачка. Только легкая утренняя дымка. Какой тогда к чертям гром? Взрывы! Много взрывов - канонада. Все-таки война? На провокацию, о возможности которой талдычил Солонин, призывая ни в коем случае не поддаваться и ответного огня не открывать, совсем не похоже. Получается, там папин полк бьется, а мы тут, на рыбалке в полусотне километров, куда полковая полуторка закинула, развлекаемся.

–

Уходим, - коротко распорядился, деловито сматывая леску. Все-таки я был старше Сереги почти на два года. С сожалением посмотрел на только что пойманного подлещика, резанул ножом кукан и закинул рыбу обратно в речку.

– Ты чего?
– не понял малый, удивленно вздымая на веснушчатом лице выгоревшие брови.

– Надо!
– выкрикнул в ответ, сам не понимая, почему злюсь. Отголоски непонятных снов, почему-то тоже предвещавшие тяжелую войну? Ведь как чувствовал что-то такое непонятное...

Сережка вскочил, не веря, прислушался к канонаде, угрюмо посмотрел на меня и тоже стал сворачивать леску. Только протянул: "Значит, обратно полуторку ждать не будем?" Начал понимать?

Обратно к поселку рядом с аэродромом топать предстояло долго - в один день не уложимся. Сюда, к этой речушке нас вчера подкинул грузовик БАО, направленный инженером полка куда-то на дальний склад. Шли по пустынной лесной дороге практически молча, прислушиваясь к постепенно затихающим далеким разрывам и только изредка перебрасываясь ничего не значащими словами. Шли, а я вспоминал, как отец на днях ругался со своим другом дядей Витей, замом по боевой подготовке их истребительного полка. Майор Коноваленко, все время оглядываясь на закуток, где за почти прозрачной занавеской была моя кровать. Оглядывался и громким шепотом допытывался, почему нарком обороны Тимошенко двенадцатого числа издал приказ, запрещающий подлетать ближе десяти километров к госгранице. И к чему тогда вообще во всех газетах напечатали сообщение ТАСС от тринадцатого - не поддаваться на провокации? А отец своим уверенным голосом в очередной раз тихо объяснял, что все попытки оттянуть войну бессмысленны. Гитлер не просто так столько войск пригнал к границе. И даже Сталин иногда может ошибаться. Дядя Витя аж зашипел, утверждая, что так говорить и без свидетелей нельзя. Набулькал папе и себе еще водки, молча выпил, не чокаясь, и ушел.

Я отцу верил всегда. Он меня никогда не обманывал. Подполковник Воскобойников не ошибается никогда. Даже когда на войну в Испанию еще капитаном уезжал, пообещал, что обязательно вернется. Я тогда совсем маленьким был, но почему-то запомнил, как он шептал маме, что ту далекую войну они проиграют. Проиграют, но зато будут готовы к следующей уже на своей границе. Тоже с фашистами, в которой Советский Союз обязательно победит. Отец свое обещание выполнил, дрался с гадами изо всех сил и вернулся... тяжело раненым. Потом очень долго лечился в госпиталях. Мы с мамой все это время жили рядом. Сначала в Москве, а потом почти два года под Сухуми, в санатории. Папа теперь почти не хромает, и руки совсем перестали трястись. Его врачи даже к полетам на истребителях допустили.

И чего я сейчас ту ругань с дядей Витей вспоминаю? Из-за нее и из-за какого-то странного гнетущего напряжения на аэродроме в последнее время, где бывал каждый день в надежде еще полетать, сразу поверил в войну? И сколько бы дядя Витя ни говорил, что боевых действий с германцами не будет, но почему тогда он свою жену тетю Наташу и восьмилетнюю Таньку в Ленинград к родителям среди лета вдруг отправил?

– Коль, слышь, Воскобойников, - позвал немного запыхавшийся Серега, - ну куда ты так несешься? Тихо уже. Может учения?

– На учения столько снарядов тратить не будут, - отрезал я, но темп все-таки сбавил. Двенадцатилетнему мальчишке за моими широкими шагами - здорово я вытянулся за последний год - не угнаться.

Привал устроили через пару часов, когда солнце поднялось уже высоко. Разломали половину пирога с яблоками, что испекла Сережкина мама, и жевали, прихлебывая холодный сладкий чай из молочного бидончика.

Я первый услышал далекий гул самолета, медленно наплывающий с запада. Звук был какой-то странный, с немного меняющимся все время тоном, подвывающий. Несколько моторов на разных оборотах? Мы выскочили на середину дороги, чтобы меньше мешали деревья и долго вглядывались в ту сторону.