Сбитые кулаки

Игумнов Денис Александрович

– М-да. Неужели он человеческий? – поинтересовался Вадик.

– Вадя, ты еще спрашиваешь? Конечно, самый настоящий – людской. А иначе зачем он здесь? Свиным и говяжьим место на базаре.

– А что в чашку-то налито? – С этими словами Кирилл наклонился и понюхал бесцветную жидкость. – Фу, воняет старыми носками.

– Спирт, наверное, – предположил Вадик.

– Не-а, – в свою очередь, понюхав, сказал Гриша. – Это формалин. Им покойников перед похоронами обрабатывают, чтобы раньше времени не сгнили и на не воняли.

Ромик стоял молча. Раскрыв максимально широко наивные глазёнки, он с открытым ртом слушал старших ребят. Не выдержав, он спросил:

– А он чей?

– Кто? – удивился его брат.

– Ну, он – этот мозг.

– Не наш – это точно, – усмехнувшись, проговорил себе под нос Вадик.

Страшная находка должна была бы охладить исследовательский пыл ребят, но парадоксальным образом она их лишь развеселила. Мальчишки приступили к обыску, попутно набивая карманы разной ерундой – маленькими блестящими гирьками от весов, запаянными ампулами с разноцветными порошками, резиновыми трубками и всякими другими заковыристыми железяками. Большие бутылки с жидкостями их не интересовали, и даже отпугивали. На почти всех наклеенных на них этикетках изображался скалящейся в безудержном веселье череп. В прошлом учебном году они все начали изучать химию (кроме Ромика) и имели представление о кислотах, щелочах и прочей едкой опасной гадости. Ни к чему она им. Хотя… А вот карбид, магний или натрий могли пригодиться.

Закончив исследование лаборатории, они перешли в другую комнату. Там ничего интересного не оказалось. Железные шкафчики и скамейки. Очевидно, здесь раньше находилась раздевалка. Им хотелось найти что-нибудь этакого, и они заспешили на второй этаж. Каждый хотел первым найти сокровище: чувство соперничества взяло вверх в детских сердцах над страхами и вскоре они разбрелись по комнатам. Гриша и Ромик зашли в совсем маленькую узкую, вытянутую к зарешеченному окну, комнату, похожую на поставленный на бок шкаф. У дальней стенки пылился необычный агрегат, состоящий из хаотично нагромождённых друг на друга колб, шлангов, проводов, моторчиков. Центром, сердцем устройства была прозрачная полутораметровая колонка. Внутри неё что-то темнело жирными загогулинами. Заинтересовавшись, дети подошли поближе.

– Фу, – сморщился Ромик. – Они дохлые?

– Конечно, дохлые.

Колонка, заполненная чем-то вроде коричневой мази, сверху до низу была нашпигована котятами, точнее вполне сформировавшимися эмбрионами нерождённых котят. По виду зародышей можно было определить, что их достали из мам-кошек всего за несколько дней до рождения. Что тут с ними делали? Ясно, что ничего хорошего.

Пока они рассматривали забытое учёными страшненькое добро, непонятного назначения, царящая в помещениях института тишина постепенно уступила место слабым звукам, начинавшим существование на грани слуха, кажущимися не совсем реальными, а скорее выдуманными подсознанием, напитавшимся зловещей атмосферой заброшенного НИИ. И постепенно звуки превращались в беспокоящий шёпот.

– Ой. Что это? – интересуется, прижавшейся вплотную к товарищу, Рома. Он испугался и его органы чувств, у первого, как самого чуткого, забили дрожь тревоги.

– Ты о чём?

– Ну, это – шшу шууу шу шу шу шшууу… Ты разве не слышишь?

Гриша склоняет голову на бок и прислушивается. Теперь и его локаторы улавливают шёпот. Он воспринимает эти звуки, как не несущие в себе никакой угрозы. Скорее для него они похожи на шуршание. Он решает, что это мыши, мигрирующие между стенами. Их что-то потревожило, вот они и проявили излишнюю дневную активность. Но природа творческого начала от Гриши требует другого объяснения – на ум моментально приходит выдумка:

– Это местный Шушушулька. Ничего страшного, так он с нами общается. Днём он добрый, интересные истории рассказывает; если захочешь, попросишь его, он любую тайну тебе откроет.

– А ночью? Какой он ночью?

– После заката он меняется, становится злым. Главное до темна отсюда свалить, иначе он захочет оставить тебя у себя в гостях навсегда… Ведь ему одному здесь так одиноко.

– Уже вечер. Смотри, солнце садится. – Показывает пальцем на изменившейся за пыльным окном мир Рома. Улица там приобретала мягкие краски, окутываясь золотой дымкой, натягивая на себя тени, предупреждая и приглашая всех детей вернуться домой. – Я хочу домой.

– А-а, испугался?

– Ничего я не испугался. Просто нас мама ждёт. Она ругаться будет, если мы с братом опоздаем.

– Трусохвост! Девчонка. Не ссы, здесь нет никого, – подначивая малыша, воскликнул, притворно нахмурившейся, Гриша.

– Не, я домой.

Рома открыл рот чтобы ответить, но не успел, его прервал призывный крик его брата, раздавшейся из соседней комнаты.

– Ребята! Эй, идите скорее сюда!

В то время, когда Гриша и Рома осматривали колонку с кошачьими эмбрионами и спорили о природе услышанного ими шёпота, Кирилл зашёл в соседнюю комнату и нашёл там голубой стеклянный шарик и кучу битой посуды в придачу. Взяв себе шарик и оставив осколки, он перешёл в следующую комнату. Кроме массивного письменного стола и пучков разветвляющихся по стенам труб, там больше ничего такого интересного не было. Зайдя сюда, Кирилл почувствовал себя дурно. Ноги подогнулись, рот заполнила горечь, а предметы стали приближаться и удаляться, приобретая особую чёткость, которая шелестела шёпотом. Он хотел убежать, но, по какой-то причине, продолжал идти вперёд к столу.

Остановился Кирюха лишь тогда, когда из-за стола ему навстречу вышло жуткое существо. Ростом с него, – ну, может быть, всего на пару сантиметров выше, – но в два раза шире в плечах – потусторонний штангист с четырьмя руками. Дополнительные укороченные трёхпалые конечности росли спереди прямо из паха и сзади прямо из копчика. Первое, что бросалось в глаза – был его рот – зигзаг короны выступающих вперёд серых, как и вся поверхность кожи, губ, и над ними, на месте носа, кожистый провал, заполненный набившейся туда грязью. Глазницы съели большую часть покатого лба и отсвечивали зеркальной пустотой. Глаза, как таковые, отсутствовали, оставшиеся от них глубокие воронки покрывало нечто вроде тонкого слоя металлизированной фольги. В пространстве между зеркальными стенками блестели-плясали завораживающими оранжевыми отблесками кривые отражения несуществующих в комнате вещей и тварей. Они двигались, дрожали, расплывались, исчезали и появлялись вновь. Крутилось бесконечное кино небывалой потусторонней жизни с вкраплением кадров из недавнего прошлого института.

Кирилл замер. Очарованный спиралями оранжевых образов, он впал в состояние сна наяву. Существо двинулось навстречу. Треугольные лепестки его губ разошлись, раскрылись, как у цветка, и застыли в горизонтальном положении, обнажив прозрачные изумрудные зубы белой акулы. Челюсти приоткрылись и стало видно, что зубы растут в три ряда уходя в даль хищно подрагивающей розовой сопливой глотки. Кирилл, наверное, так бы и остался стоять, пока его не схватило это, обладающее силой гипноза Людоедо, но он заметил, как из влажной темноты горла выползали полчища маленьких чёрных, размером с малиновые зёрнышки, жучков и быстро расползались по всему телу существа. Очнувшись от наваждения, он отпрыгнул к двери и заорал что есть мочи:

– Ребята! Сюда! Скорее идите сюда!

Не дожидаясь прихода подмоги, Кирюха выбежал в коридор и не переставая звать друзей, сам заспешил к ним. Первый к нему присоединился Вадик, а за ним из лаборатории с котятами выскочили и его младший брат с Гришей. Они обступили его и наперебой начали спрашивать:

– Что случилось?

– Ты чего так орёшь?

– Что там? – почти плача, с глазами полными слёз, последним спросил Ромик.

– Пошли, там такое. Не знаю, как назвать. Оранжевое, с зубами!

Конец ознакомительного фрагмента.