Сборник 8 ВОСПОМИНАНИЕ ОБ УБИЙСТВЕ
Шрифт:
– Я люблю тебя, Рауль. Роджер умер. Цирк отправляется в Сиэтл. Ты сможешь нас догнать, когда поправишься. Я люблю тебя, Рауль.
– Дейрдре, не уезжай с ними!
Проходили недели. Часто он лежал без сна до рассвета, думая, что Роджер рядом, связанный с ним неразрывными узами.
– Роджер?
В ответ – тишина. Долгая и тягучая. Потом Рауль оборачивался и начинал плакать. За спиной у него был вакуум. Нужно научиться никогда не оглядываться.
Он не мог вспомнить, сколько месяцев провел на грани жизни и смерти. Боль, страх преследовали его, и он заново рождался в тишине, один – один вместо двух, – так что приходилось
Рауль пытался припомнить лицо или фигуру убийцы, но был не в силах. Он мучительно перебирал в памяти события дней, предшествовавших убийству: то, как Роджер оскорблял других неполноценных, несчастных уродов, попавших в цирк, его решительный отказ ладить с кем бы то ни было, даже с ним самим, Раулем… Он вздрогнул. Несчастные ненавидели Роджера, несмотря на то что сам Рауль ладил с ними. И эти люди требовали, чтобы цирк навсегда избавился от сиамских близнецов!
Что же, их больше там не было. Один лег в землю. Второй прикован к постели. Рауль лежал и рассуждал о будущем. Если ему удастся вернуться в цирк, он станет выслеживать убийцу. Он станет жить с ним одной жизнью, видеться с отцом Дэном, владельцем цирка, снова будет целовать Дейрдре. И разберется с этими несчастными, будет внимательно вглядываться в их лица, пытаясь определить, кто из них совершил преступление. Он никому не скажет, что не видел лица убийцы в темноте ночи. Пусть убийца помучится, пытаясь догадаться, известно ли Раулю больше, чем он сам говорит!
Были сумерки – жаркий летний вечер. Рауль задыхался от удушливой вони, исходившей от животных цирка. Он тяжело и неторопливо ступал по траве, окрашенной светом заката. Непривычно было передвигаться одному, свободно, не оглядываясь постоянно назад, чтобы убедиться, что Роджер от него не отстает.
В небе загорелась первая вечерняя звезда. Впервые в жизни Рауль понял, что на него никто не обращает внимания! Ведь прежде, стоило появиться ему с Роджером, как вокруг них собирались толпы, где угодно и в любое время. А теперь люди смотрели лишь на завлекательную рекламу, порой страшноватую. К тому же Рауль заметил – и при этом у него екнуло сердце, – что рекламный холст, на котором были изображены они с Роджером, давно исчез. Между холстами образовалось пустое пространство – будто зуб выдернули из самой середины. Раулю очень не понравилось это неожиданно пренебрежительное отношение к их былой известности. Но одновременно его охватило новое ощущение обретенной индивидуальности.
Он мог бежать! Не требовалось говорить Роджеру:
«Повернем здесь!» или: «Осторожно, я падаю!» И не требовалось мириться с разными язвительными замечаниями Роджера, вроде: «Какой ты неповоротливый! Нет, нет, нам в другую сторону. Я хочу идти сюда. Пошли!»
Из какой-то палатки показалось раскрасневшееся мужское лицо.
– Не может быть! Черт возьми, Рауль! Это ты? – Человек устремился навстречу вновь прибывшему. – Рауль, ты вернулся! Я не сразу тебя узнал, потому что… – Он заглянул за спину Рауля. – В общем, черт возьми, добро пожаловать домой!
– Здравствуйте, отец Дэн!
Затем они сидели в палатке отца Дэна и чокались стаканами с бренди. Отец Дэн был огненно-рыжим горластым ирландцем небольшого росточка.
– Ты молодец, что приехал, я очень рад тебя видеть. Но извини, мне нужно готовиться к представлению. Не хочется с тобой расставаться. Да, вспомнил! Дейрдре тут сильно тосковала по тебе и все время ждала. Не волнуйся, ты скоро ее увидишь. Пей тут бренди…
Отец Дэн причмокнул губами. Рауль допил обжигающий напиток.
– Я никогда не думал, что вернусь к вам, – сказал он. – Легенда гласит, что если умирает один из сиамских близнецов, то такая же участь ждет и второго. Но, полагаю, доктор Кристи провел отличную хирургическую операцию. А что, отец Дэн, полиция сильно вас беспокоила?
– Наведывались к нам несколько дней подряд. Не нашли никаких улик. А к тебе они цеплялись?
– Перед отъездом на Запад пришлось беседовать с ними целый день. Они разрешили мне отправляться куда угодно. Но вообще-то я не очень люблю общаться с полицейскими. То, что случилось, касается только Роджера, меня и убийцы. А теперь…
Рауль откинулся на спинку стула.
– А теперь?.. – повторил за ним отец Дэн, судорожно сглатывая.
– Я знаю, о чем вы думаете, – сказал Рауль.
– Я? – Отец Дэн неестественно громко захохотал, фамильярно ударяя Рауля по колену. – Ты же знаешь, что я никогда ни о чем не думаю.
– Дело в том, папа Дэн, что вы об этом знаете и знаю об этом я. Мы оба знаем, что я больше не сиамский близнец, – сказал Рауль. У него дрожали руки. – Меня зовут Рауль Чарльз Декейнз, и я безработный. Нет у меня никаких особых талантов. Немного выпиваю, плохо играю на саксофоне и иногда рассказываю какие-нибудь глупые истории. Для вас, папа Дэн, я могу ставить палатки или продавать билеты, или сгребать навоз. А в один из вечеров я мог бы спрыгнуть без страховочной сетки с самой высокой трапеции. Тогда бы вы подняли цену билетов до пяти баксов. Ведь вам приходится для этого трюка приглашать каждый раз нового человека.
– Замолчи! – крикнул отец Дэн, багровея. – Что ты тут раскудахтался? Жалко стало самого себя? Я тебе скажу, Рауль Декейнз, на что ты можешь у меня рассчитывать… На тяжелую работу! Ты прав, тебе придется убирать дерьмо за слонами и верблюдами. А потом, когда ты окрепнешь, возможно, я позволю тебе работать на трапециях вместе с семьей Кондиэльяс.
– С Кондиэльясами! – Глаза у Рауля широко раскрылись – этому трудно было поверить.
– Может быть, я сказал. Возможно! – фыркнув, резко произнес отец Дэн. – И надеюсь, что в этом деле ты сломаешь себе шею. А пока пей, парень, пей!
Вход в палатку с тихим шорохом приоткрылся, и внутрь вошел темнокожий слепой индус, ощупывая руками предметы, попадавшиеся ему на пути.
– Отец Дэн?
– Я здесь, – ответил отец Дэн. – Входи, Лал.
Лал словно бы заколебался, втягивая в себя воздух ноздрями.
– Здесь кто-то есть? – спросил он, застывая на месте. – А… – Глаза его влажно заблестели. – Они вернулись. Я ощущаю запах их обоих.
– Вернулся только я, – с громко бьющимся сердцем сказал Рауль, внезапно холодея.
– Нет, – мягко, но настойчиво произнес Лал. – Я ощущаю запах вас обоих.
Лал, одетый для выступлений в потертый шелковый халат, с блестящим кинжалом, у пояса, осторожно шагнул вперед, чуть вытянув перед собой руки.
– Придется забыть о прошлом, Лал.
– После всех оскорблений, которые нанес мне Роджер?! – негромко выкрикнул Лал. – О нет. После того, как вы оба украли у нас представление, обращались с нами, как с какими-то отбросами, так что нам пришлось объявить забастовку? Ты забыл?