Сборник 8 ВОСПОМИНАНИЕ ОБ УБИЙСТВЕ
Шрифт:
– Отойдите от окна, леди!
– Знаете, мне кажется, что я имею право заглянуть!
– Леди, отойдите!
– Молодой человек, эта лужайка прямо до самого окна принадлежит мне. Это мой дом! Я лично сдала его мистеру Джеймсону.
– Леди, отойдите.
– Молодой человек…
Вернемся к тем, кто в комнате.
Репортера, Карлтона, теперь притягивает моя жена, как Солнце – планету. Он мечет в нее вопросы, а она намеренно не говорит ему ничего вразумительного. Журналист напорист, а жена сидит, прикрыв веки, такая томная и беззаботная. Из нее ничего не вытянешь, ее не удастся заморочить. Просто будет стоять на своем. Мурлыкающим голосом она повторяет: «Я вернулась домой из ночного клуба, а он лежит вот здесь на полу, глядит в потолок. Больше ничего не знаю».
Другие репортеры тоже записывают. Им ничего не удалось выудить из жены, покуда не объявился симпатичный Карлтон. Он тут же впивается в нее:
– Вы поете в ночном клубе «Бомба»?
– Да. Я очень хорошая певица. Если хотите знать, я могу взять «до» выше верхнего «до». Меня один раз даже приглашали в «Метрополитен-Опера». Я отказалась – они мне не нравятся.
У коронера есть собственное мнение по поводу этого высказывания. Но он держит его при себе. Хотя на лице у него такое же выражение, какое некогда появлялось и у меня. Как коронер, так и следователь раздражены, поскольку свет софитов переместился с них и их сцены на этот маленький никчемный дивертисмент мужчины с женщиной. Особенно уязвлен детектив – ему ничего не удалось добиться от моей жены, кроме речитатива с требованием адвоката, и вот появляется этот мальчишка-репортер…
Во дворе кто-то подсаживает к окну маленькую девочку. Ее личико на мгновение появляется в квадрате рамы.
– Смотри, детка, может, никогда больше такого не увидишь.
– Ой, мама, а что это с тем дядей?
– Отойдите, леди, прошу вас. Ну сколько можно гонять людей? Я очень устал. Всю ночь на ногах. Отойдите…
– Ой, мама!
Теперь я бессмертен! Плененный памятью ребенка, я темными ночами стану как пьяный слоняться по дрожащим закоулкам ее тела. И она будет просыпаться с пронзительным криком, раздирая простыни. Однажды ее муж почувствует красный ноготь на своей пухлой руке, и это буду я, снова цепляющийся вытянутым когтем за жизнь!
– Довольно, довольно, – встревает детектив, гневно глядя на журналиста Карлтона. – Здесь допрос веду я, а не ты! Тоже мне, хват нашелся!
У Карлтона опускаются уголки губ. Он разводит руками и слегка пожимает плечами:
– Но вы ведь хотите, чтобы в газете появился хороший репортаж, разве нет, капитан? С фотографиями? Наверняка хотите. А мне для этого нужны подробности.
Подробностей он получает в избытке. У моей жены объем бюста – тридцать три дюйма, талии – двадцать восемь, а бедер – тридцать один. Эти подробности запечатлелись у журналиста в мозговом блокноте. Кто-нибудь, напомните ему позвонить ей после похорон.
Коронер прочистил горло.
– Так вот, что касается тела…
Ага, ради Бога, джентльмены, давайте вернемся к моей персоне. А то зачем я здесь лежу?
Карлтон снова задает вопрос, точно щелкает своими худыми пальцами:
– За вами, мадам, как мне кажется, ухаживают многие мужчины?
Жена опускает ресницы и снова широко раскрывает глаза:
– Да, я всегда пользовалась успехом. Ничего с этим не могу поделать, знаете ли. Он… – кивок в мою сторону. – Он, кажется, ничего не имел против того, что за мной волочатся мужчины. Думаю, ему как бы льстило, что он женат на… породистой женщине.
Коронер быстро толкает меня под ребра, что, вероятно, является шуткой, принятой среди медиков. Он делает вид, будто тщательно меня осматривает, чтобы не фыркнуть или не расхохотаться над ее выбором слов.
Остальные репортеры теперь гудят, как растревоженный улей. Жена не пожелала говорить с ними, но, видимо, в Карлтоне есть что-то такое… может, в выражении губ или форме плеч… Во всяком случае, коллеги сердятся. «Кончай, Карлтон, дай нам тоже попробовать!»
Карлтон поворачивается к следователю:
– А кто убил, капитан?
– Мы проверяем всех ее дружков, – отвечает детектив с умным видом, покачивая головой, словно обдумывая свои слова.
Карлтон тоже кивает, почти не слушая, весело косится на жену, торжественно просматривает свои записи, салютует моему хладному телу и выходит из комнаты.
– Благодарю, благодарю, благодарю. Сейчас вернусь. Хочу позвонить. Продолжайте работать. – И, ухмыляясь, мне: – Не жди меня, дорогой.
Хлоп. Дверь закрывается.
– Что ж, – со вздохом говорит детектив, – здесь мы, кажется, закончили. Отпечатки пальцев. Вещественные доказательства. Фотографии. Допрос. Мне сдается, тело уже…
Он внезапно умолкает, давая возможность высказаться коронеру, который, в конце концов, имеет право сделать небольшое официальное заявление.
Коронер благодарен за такую учтивость и после приличествующей глубокомысленной паузы изрекает:
– Полагаю, тело уже можно забирать. Да.
Один из оставшихся журналистов подает голос:
– Скажите, Шерлок, не кажется ли вам, что это похоже на самоубийство? Если хотите знать мое мнение…
– Не хочу, – обрывает следователь. – Как ты объяснишь колотые раны?
– Мне это представляется таким образом, – перебивает коронер. – Она возвращается домой, видит его на полу; он только что покончил с собой. Это объясняет, почему на ней нет крови, брызнувшей из перерезанной яремной вены. Очевидно, женщина схватила орудие самоубийства и нанесла ему три удара в припадке – как бы это выразиться… – восторга? Она обрадовалась, увидев его мертвым, и дала себе волю. В колотых ранах крови нет, а это доказывает, что они были нанесены позже, после того, как обнаружили лежащий труп.
– Нет-нет, погодите! – ревет следователь. – Вы совершенно не правы! Все происходило совсем не так! Совершенно! Все не так! – Он горячится, трясет головой, и волосы падают ему на глаза. Пытается найти выход из тупика, жует сигару, бьет кулаком в ладонь. – Нет, нет и нет! Вы категорически ошибаетесь!
Коронер снова тычет меня под ребра и смотрит мне в лицо. Я отвечаю ему взглядом, в котором нет ничего, кроме холодного блеска.
– Но коронер прав! – Жена с проворством леопарда, выбрасывающего лапу, хватается за эту информацию и присваивает ее. – Он абсолютно прав!