Сборник "Чистая фэнтези"
Шрифт:
Из-за поворота у старой акации на бешеном галопе вылетел китоврас Гриня. Верхом на нем сидел знакомый Мускулюсу униформист с кочергой в руке.
— Кто? Где?! — китоврасий бас с легкостью перекрыл царящий на улочке переполох. И, увидев покидающих поле боя пращников, прежде чем развернуться на скаку, циркач крикнул малефику, словно это все объясняло: — Вы Зизи защищали! Хо-хо, сударь! Вы смешной!
Копыта ударили дробь смертельного номера. Вытянув хвост трубой, Григорий Иннолиур шел в погоню. И на спине его сидела теперь не безобидная лилипутка Трабунец, а хорунжий Рустам Клещ, лучший наездник Дикого эскадрона.
«Хана
Прохладная, мокрая тряпка на лбу пахнет винным уксусом.
Это хорошо.
Подушка взбита ласковыми руками. Голова тонет в облаках мягчайшего пуха, плывет по белоснежному морю к далеким островам, где ни у кого нет основной работы. А значит, можно делать что угодно, хоть с отрывом, хоть без.
Это тоже хорошо.
Тело купается в благодатной перине. Перья для этого чуда света добыл лично Вечный Странник, ощипав стаю тучек небесных, идущих от Края Праведников. Там, в Краю, все растет, не требуя дождя, и тучки переваривают дождик в жирных брюшках, отчего перо становится мягким и шелковистым.
Лучше и быть не может.
Сбоку хлопочет душенька Цетинка. Когда девица наклоняется над предметом своей опеки, лицо ее дышит материнской заботой. Мускулюс никогда не видел лица родной матери, и это чудесно. Можно наделять родительскими чертами любое приглянувшееся лицо. Например, личико Цетинки. Хромуша зарумянилась, на лбу — бисеринки пота. В глазках ангелы играют концерты для арфы с оркестром.
«Славно было бы жениться, — всплывает со дна счастья вялая мысль. — Не век же холостяковать, как учитель Просперо! Хромая? — ну и что! Зато, вон какая милая…»
Мысль всплывает и тонет, оставив за собой привкус медового пряника с тмином.
Хочется есть, но лень.
Рядом сидит мастер Леонард. Еще неделю назад даже в страшном сне не привиделась бы сия акварель в пастельных тонах. Грубиян и самодур, кожевник Швеллер бдит у постели слабого здоровьем гостя, и под бровями мастера текут голубые роднички. Здоровенные лапы чинно сложены на коленях. В дверь суется Фержерита, оправляя свежий чепец: поинтересоваться самочувствием «любимого благодетеля». Леонард Швеллер жестом отправляет сноху восвояси. Любимого благодетеля нельзя беспокоить. Любимый благодетель отдыхает, слушая неторопливый рассказ хозяина о случившемся.
Позже событие назовут «Триумфом Гвардии Кожемяк».
Дело вышло так. Когда Мускулюс, хмельной от куража, справлялся в Филькином бору с семейством Борнеусов, в доме Швеллера это поняли сразу. Первыми пострадали гвардейцы: после изрядного срока воздержания, вызванного «ледяным домом», вернувшиеся силы оказались столь могучи, что один капрал на время лишился чувств. Второй ринулся, было, в покои лилльчанок, громогласно призывая гвардейца Тьядена принять участие, но случилось чудо. Даже без «наведенной присяги» долг и честь успешно восстали против. Долг держал, честь не пускала. Внутренняя борьба привела к истечению крови из обеих ноздрей капрала, Тьяден же отделался глазным кровоизлиянием, став похож на бычка-трехлетку. Тем не менее, удалось остановиться на пороге краха. Пятясь, фыркая и бранясь черными словами, оба спустились во двор, прихватив с собой опомнившегося собрата по оружию, где и бросились рубить дрова, таскать воду из колодца и предаваться иным упражнениям до полного телесного изнеможения.
Натасканная водица шла на обливания.
Вскоре мастер Леонард поинтересовался причинами столь удивительных действий. После краткой беседы стало ясно: с досточтимым колдуном стряслась беда. Большая беда, приведшая либо к временному помрачению рассудка, либо, упаси Овал Небес, к смертельному исходу. Иначе опытный малефик ни за что не оставил бы свою маленькую армию без защиты.
«Живому или мертвому, мы сохраним ему верность! — поклялись три гвардейца, Леонард Швеллер же только кивнул. — Дело будет доведено до конца!»
Какой ценой далась гвардии дальнейшая охрана вверенных барышень, не смог бы описать и знаменитый бард-изгнанник Томас Биннори. Начал бы балладу или гимн, да и бросил бы на второй строфе. Перед этим меркнут подвиги аскетов Ясной Пустыни и деяния Ухтырских старцев-оптиматов. В придачу, почуяв грозу, девицы правдами и неправдами выведали у слишком молодого и потому разговорчивого Тьядена причину трудностей. О сложная девичья душа! Проникнувшись сочувствием, они исхитрились направить природную стервозность в нужное русло. «Дяденька Андреа, — как называли колдуна барышни, — был с нами добр и терпелив, мы глубоко скорбим, ежели что, а посему войди кто к нам без спросу, глаза выцарапаем, уши оборвем и укусим, укусим, укусим!» Гюрзель, Химейра и Эмпуза оказались столь убедительны, что гвардейцам полегчало.
А тут еще, на беду или к счастью, возник новый фактор отвлечения.
Возвращаясь из центра Ятрицы в расположение эскадрона, стоявшего ниже по реке, три корнета, шесть плац-поручиков, дюжина зауряд-офицеров и около десятка иных кавалеристов, находясь в изрядном подпитии, учуяли соответствующие эманации. Если у штатских лиц в данной ситуации срывало стропила, то что говорить о лицах военных? Короче, после недолгих дебатов двинулись. И были остановлены на подходах к цели двумя капралами из столичной гвардии, которую пращники испокон веку полагали убежищем маменькиных сынков и зазнаек.
Слово за слово, в ход пошли оскорбления, а там и оружие.
Лупильные шесты капралов, пользуясь узостью плацдарма, некоторое время сдерживали наглецов. Пращи оказались в наличии лишь у трех вышеупомянутых корнетов. Юные сорвиголовы взялись, было, крыть гвардию навесным огнем и почти преуспели, когда на крыше дома объявился метатель Тьяден. Для перепелиных яиц расстояние оказалось слишком большим, да и яиц в корзине оставалось минут на пять боя, — но судьба улыбнулась юноше. Рядом с домом росли две райские яблоньки с плодами безвкусными, годными на варенье для свиней и окаменелыми от горечи. Соорудив из пояса самодельную пращу, Тьяден героически держался один против трех, используя преимущества высоты.
Увы, шест одного из капралов вскоре треснул пополам.
Кавалерия перешла в наступление по всему периметру, и быть беде, когда б не ополчение.
Явление мастера Леонарда с колом вызвало у пращников сперва хохот, а вскоре — смятение. На подмогу отцу прибежал разъяренный Шишмарь: вооружен жердью, он бился бок о бок с бродяжкой Яношем, ухватившим совковую лопату. К этому времени Тьяден уложил самого настырного пращника. Силы, тем не менее, оставались неравными. Защитников дома теснили, запас яблок на ветвях подходил к концу, и Тьяден подумывал спуститься вниз, кинувшись врукопашную, когда фортуна сунула захватчикам кукиш.