Сборник "Этические уравнения"
Шрифт:
– Проверь документы водилы, – посмотрел на Писателя Максим.
Тот повозился над парнем, покачал головой:
– Ничего, только сигареты.
Максим повернул голову к пленнику. На вид парню было лет двадцать семь – двадцать восемь, если не учитывать эффекта старения, который дает щетина на щеках и неухоженность всего тела, подчеркиваемая специфическим запахом пота.
– Будет лучше, если ты сразу скажешь, на кого работаешь. Сам понимаешь, мы здесь люди не случайные, представляем спецслужбу. Судя по вашему арсеналу,
Пленник молчал, низко опустив голову.
– Кивни, что слышал вопрос.
Молчание.
Максим и Кузьмич переглянулись.
– Не церемонься ты с ним, – посоветовал лейтенант. – Давай я пощекочу его ножичком. Или испытаю на нем его же электрошокер. Сразу заговорит.
Максим наклонился к уху пленника:
– Если ты из контор ы – кивни, мы поймем. Если нет, говори, кто вы, зачем следите за Гольцовым и что намереваетесь делать дальше.
Сквозь стиснутые зубы пленника вырвался тихий возглас.
– Что? Не слышу!
Пленник поднял голову. Глаза его сверкнули таким презрением, что Максим содрогнулся в душе.
– Вы не понимаете, – хрипло выговорил парень в бейсболке. – И не поймете. Я никто. Случайная матрица. Но мы его достанем!
– Вы уже вряд ли, – хмыкнул Кузьмич.
– Другие, такие же, как мы. Никто.
– А поконкретнее?
– Отпустите! Все равно программа запущена и будет реализована.
– А не пописать ли нам с тобой на брудершафт? – с иронией скривил губы Кузьмич. – Попался – колись! Ты же должен понимать, что мы на этом не остановимся.
– Мы тоже.
– Кто – мы?! Откуда у вас тазер, пистоль с глушителем?! Говори!
– Успокойся, Вениамин, – остановил Кузьмича Максим. – Судя по всему, говорить он не намерен. Доставим его в Управление, там умеют развязывать языки.
– Да неохота этих бомжей в Москву переть! Чуешь запах? Они год не мылись!
– Придется терпеть.
Максим отодвинулся, изучая каменно-неподвижное – лишь глаза сверкают – лицо пленника.
– Что за программу ты имеешь в виду? Гольцов должен быть избит, напуган, покалечен или вообще ликвидирован?
Лицо парня исказилось, побледнело.
– Вы… пожалеете… что… связались…
– Командир! – постучал вдруг в окно Шаман.
Максим приоткрыл дверцу.
– Я чую… включи сканер!
Максим, редко видевший Итигилова взволнованным, молча достал футляр «Беркута», щелкнул крышкой.
Прибор работал! Стрелка указателя мощности излучения дергалась по шкале как живая. Засветилась и зеркальная полоска, сигнализирующая об интенсивности поля.
– Мать твою! Клиент?! Лейтенант, быстро наверх, к Гольцову!
– Это не Гольцов, это он! – ткнул пальцем в пленника Шаман.
Глаза, зубы, ногти пленника засветились зеленоватым фосфорическим светом. Он
Стрелка прибора качнулась в последний раз, упала до нуля. «Беркут» перестал регистрировать выброс торсионного излучения.
– Что происходит?! – опомнился Кузьмич. – Что с ним?
Максим выключил сканер, взял пленника за руку: пульс не прощупывался.
– Дрянь дело!
– Ну?!
– Он умер.
– Как умер?!
– Герман, посмотри, что с водителем, дышит? Стукнул я его крепко, но не настолько, чтобы он окочурился. Пора бы уже и очнуться.
Штирлиц открыл дверцу, коснулся пальцем шеи не подающего признаков жизни водителя. Нагнулся к нему, приподнял веко, приложил ухо к груди:
– Черт! Точно не дышит! И сердце не бьется!
– А второй?
Пассажира на переднем сиденье осмотрел Писатель, тихо выругался сквозь зубы:
– И этот дохлый!
Все трое посмотрели на Разина.
– Что будем делать?
– Я не мог убить его ударом о дверцу! Оглушить – мог, но не убить.
– Я тоже не новичок в рукопашке, – оскалился Кузьмич. – Бил сильно, но аккуратно. Тут что-то другое.
– Что?
– Мистика какая-то! Чтобы все трое внезапно умерли в один и тот же момент…
– Уходить надо, командир, однако, – сказал Шаман. – Их мы уже не спасем.
– Надо все же попытаться отвезти их в больницу…
– Эти двое, наверное, уже минут семь дохлые, да и вашего не довезем, мозг живет не больше десяти минут после остановки сердца. И Кузьмич прав: мы столкнулись с чем-то очень странным и непонятным. Надо уходить.
Максим еще раз проверил пульс пленника, раздумывал несколько секунд, махнул рукой:
– Уходим!
Они быстро, но несуетливо, чтобы не привлекать внимания редких прохожих, пересели в свою машину. Максим достал мобильник, позвонил в милицию, не представляясь, сообщил о серой «семидесятке» с тремя трупами. Потом набрал номер Гольцова. Долго вслушивался в гудки, собрался было послать Штирлица проверить, дома ли клиент, но в трубке наконец щелкнуло, раздался сиплый голос Арсения Васильевича:
– Алло, слушаю.
Максим нажал кнопку, с облегчением откинулся на сиденье.
– Живой? – осведомился не спускающий с него глаз Писатель.
– Я его разбудил.
– Какие будут приказания?
– Ничего себе прогулочка в Жуковский! – усмехнулся Штирлиц. – Клиент отказался говорить, топтуны на белой «Калине» смылись, вторые ни с того ни с сего померли в одночасье… Интересно, как мы все это объясним начальству?
Максим не ответил. Он думал о том же. А еще – о поведении отца Марины. Магом или колдуном Арсений Васильевич не был, без сомнений, и при этом что-то знал, чего-то боялся, с чем-то был связан. С чем? Или с кем?