Шрифт:
СУЖЕНЫЙ, РЯЖЕНЫЙ…
Однажды утром в морской дали под солнцем
сверкнёт алый парус…
Тогда ты увидишь храброго принца; он будет
стоять и протягивать к тебе руки…
А.Грин
Раздался звонок в дверь и мать, ушедшая на кухню за горячим, крикнула: – Оксанка, Оксанка,
ёки запылали ещё более и она опрометью бросилась из комнаты ко входной двери.
За дверью был не мужчина. Это была соседка с нижнего этажа, и казалось, разочарованию Оксаны не было предела.
– Ты не заболела, девочка? – спросила она, – Уж лицо у тебя больно странное.
– Нет, нет. Проходите. Мама думала, что вы забыли о приглашении.
– Да нет. Как же. Всё-таки Старый-Новый год провожаем. С праздником, тебя! – она полезла в полотняную сумку и вытащила большой плоский предмет, завернутый в бумагу, – Бери, бери. Это тебе подарок. Зеркало там.
Последнее сообщение нарушало все дарственные традиции. Но, судя по всему, этикет соседку сильно не обременял.
– Не простое это зеркало. Для гаданий святочных. Суженый мне в нём привиделся, и матери моей, и бабушке моей. Бог знает сколько лет ему, зеркалу то есть, и скольких женихов оно показывало девицам. Только вот мать моя сказала, чтоб дочери своей я передала на святки годков в пятнадцать, а детей у меня совсем и нет. Дай, думаю, Оксанке, тебе, значит, и подарю. Гадать-то знаешь как? Суженый-ряженый, появись… Ну и так далее и тому подобную чушь неси, – и старушка-соседка заглянула в глаза Оксанке. Да так, что ясно стало: знает она про все её беды-страдания, мечты её безнадёжные, горе её безутешное.
Но соседка даже спасибо ждать не стала, непонятно как обошла Оксану в узком дверном проёме и растворилась в ярком свете гостиной комнаты.
– Оксанка, Оксанка, ты не слышишь, что ли? Кто-то пришёл? Пусть к столу проходит, – голос матери вывел Оксану из столбняка.
– Это баба Василиса, снизу. И она уже зашла, – Оксана крепко прижала к себе тяжёлый прямоугольник, проверила, заперта-ли дверь и пошла к себе. Ей и так-то не было интересно со взрослыми гостями, а загадочный подарок Василисы и вовсе заставил забыть об их существовании.
Она быстро, не взглянув ни на кого, прошла из прихожей через гостиную в свою комнату, мягко притворив за собой дверь. И мало кто из гостей успел рассмотреть это видение в простом, удивительно подчёркивающем девичью фигуру, белом платье с розовыми цветочками.
Оксана оказалась в темноте, а гул голосов и веселье приглушенно бились о дверь. Постояв немного и привыкнув к мраку своей комнаты, прорезаемому светом чужих окон через щель между шторами, она включила настольную лампу. Слабый свет через жёлтый абажур открыл глазам небольшую чистенькую комнату с аккуратно застеленной кроватью, шкафчиком, на котором пристроилась большая кукла, и письменным столом. Кроме настольной лампы и будильника на столе одиноко лежала тоненькая книжка в сером коленкоровом переплете. А.Грин. “Алые паруса”.
Оксана мельком глянула на томик, отодвинула его под абажур и положила тяжелый подарок на середину стола. Она не стала сразу разворачивать свёрток, оттягивая удовольствие от знакомства с подарком, и, хотя она знала, что в нём, но не знала, как он выглядит, понравится ли он ей и подружится ли она с ним. Отойдя от стола, она села на край кровати и постаралась не думать о содержимом в бумажной обертке.
…Сколько она себя помнила, ей не удавалось включиться в игру с дворовыми ребятишками. И мальчишки и девочки сразу прекращали свои забавы, стоило ей приблизиться к ним. И это было лучшим исходом. Чаще эти попытки кончались ссадинами и царапинами на руках и лице, и она с горьким плачем возвращалась домой, пытаясь выяснить у отца или матери, почему с ней не хотят играть. Не придумав ничего вразумительного, они предлагали присмотреться к себе. Но она не делала ничего, ну совершенно ничего плохого. И только в школе, где-то на грани ощущений, очень смутно, ей начало казаться, что причиной этого была её необыкновенная красота.
Мальчики обходили её стороной, даже не пытаясь приблизиться, но она ловила на себе их осторожные, полные восхищения взгляды, а девчонки, вначале исходившие от зависти к её красоте, быстро поняли, что именно это исключает её из числа соперниц. Даже толстуха Катька, противная, веснушчатая пустышка, дружила со всеми подряд, и подчеркивала это в присутствии Оксаны, зная какую боль она причиняет ей…
Грустные воспоминания были прерваны внезапной секундной тишиной в гостиной, потом кто-то из гостей что-то крикнул, послышался бурный хохот.
Оксана, наконец, решила посмотреть на подарок бабы Василисы, встала, подошла к столу и из центра светлого круга взяла свёрток. Она развязала ленточный бантик и начала разворачивать жёлтую, хрустящую, похожую на пергамент бумагу. Баба Василиса хорошо постаралась: бумага не была нигде смята, только аккуратные, будто проглаженные утюгом сгибы и углы. Бумага закончилась, и показалось зеркало в теплой, будто живой, ореховой раме. Положив ненужную теперь обёртку в корзину для бумаг, Оксана поставила зеркало на стол и взглянула на свое отражение.
“…За ореховой рамой в светлой пустоте отражённой комнаты стояла тоненькая девушка, одетая в дешёвый белый муслин с розовыми цветочками… Полудетское, в светлом загаре, лицо было подвижно и выразительно; прекрасные, несколько серьёзные для её возраста глаза посматривали с робкой сосредоточенностью глубоких душ. Её неправильное личико могло растрогать тонкой чистотой очертаний; каждый изгиб, каждая выпуклость этого лица, конечно, нашли бы место в множестве женских обликов, но их совокупность, стиль – был совершенно оригинален…”
Часы в большой комнате стукнули молоточком по колокольчику, серебряный звон затих, и тотчас шум веселья перешёл в шум сборов. Задвигались стулья, загремели сдвигаемые столовые приборы, заскрипели половицы под ногами засуетившихся гостей и хозяев. Оксана очнулась и перевела взгляд на свой малюсенький будильник с огромной шляпой ненавистного противника сна – половина двенадцатого. Она села на стоящий рядом стул, выдвинула ящик стола и достала из него фарфоровое блюдце с волнистой каймой и без рисунка, длинную, негоревшую свечу с распушённым фитилём и коробку спичек. Эти предметы она приготовила еще днём, в тайне от отца, неодобрительно относящегося к разного рода “маниакально – зодиакальным действам”, но гадать она собиралась на блюдечке. Гадание с зеркалом пугало её, пугало необъяснимым пространством за холодным стеклом, темнотой и здесь и там. И если бы не подарок Василисы, и её всё видящие и всё понимающие глаза, ни за что бы Оксанка не согласилась оказаться в тёмной комнате один на один с безмолвной чернотой зазеркалья, освещённого лишь призрачным пламенем свечи.