Сборник "Круг Земель"
Шрифт:
– Элиен, я пришла, чтобы подарить тебе эту ночь, которая может оказаться последней и в моей, и в твоей жизни, – сказала Ойра и села у изголовья импровизированного ложа, на котором, погрузившись в сладкую дрему, предавался заслуженному отдыху сын Тремгора.
– Элиен, я пришла, чтобы испить вместе с тобой из чаши бессмертной любви, – вторила ей Тара, и в ее голосе звенели нежность и сладострастие.
В сумеречном свете луны айли казались прекрасными, словно феи. Элиен сел на ложе и положил правую руку на бедро Тары.
– Я мечтал об этой ночи с первого же мгновения нашей встречи, – прошептал Элиен, и его левая рука легла на высокую и нежную грудь Ойры.
Не дожидаясь приглашения, Ойра поцеловала Элиена в губы, а Тара распустила пояс, облекавший ее тонкую талию. Элиен вспомнил о Гаэт. Да, в его сарноде лежал ее браслет. Да, он мог бы сейчас надеть этот браслет на запястье одной из девушек.
Но ведь в браслете оставался всего один камень, а девушек было две! И самое главное, он не оставлял надежды на то, что этот последний камень когда-нибудь сделает возможным настоящее, а не иллюзорное воплощение его единственной, его неуловимой возлюбленной.
– Прости меня, мой олененок, – прошептал Элиен и сплелся в бесконечном объятии с сестрами.
Погружаясь в аромат страсти, который был слаще, гораздо слаще Меда Поэзии, сын Тремгора не думал о том, что предстоит ему завтра. Сегодня – айли. А завтра…
Глава 20
ДЕНЬ ИЗМЕНИВШЕГОСЯ СОЛНЦА
562 г., Первый день месяца Вафар
Элиен пробудился очень рано от ощущения неотвратимости грозных событий, которые вот-вот обрушатся на них скрежещущим, всесокрушительным потоком.
Выйдя на полуразрушенный балкон, под которым громоздились обломки греовердовых плит, Элиен был поражен переменами, происшедшими за ночь в Лон-Меаре.
Вчера был холодно и неприютно – что, ^прочем, никого не удивляло, ведь приближались зимние холода. Сегодня, казалось, стихии мира вывернулись наизнанку и явили свою полную противоположность: в Лон-Меаре стояла жара, по сравнению с которой Хеофор показался Элиену Северной Лезой.
Солнце, вчера маленькое и едва проглядывающее сквозь ровную пелену серых туч, неподвижно висевших в стылом небе, сегодня ужасало. Сын Тремгора никогда не видел– дневное светило таким. Оно было больше привычного по меньшей мере вдвое и заливало землю потоками страшного бледно-фиолетового света, словно бы хотело сжечь пришельцев без остатка.
Начинался День Судеб Лон-Меара.
Начинался День Судеб Лон-Меара.
Октанг Урайн, Длань, Уста и Чресла Хуммера, сошел с коня и бросил поводья лантату из “позолоченной” девеги. В нескольких шагах перед ним Тракт Хуммера заканчивался, срезанный Кругом Чаши.
Дальше могли пройти только кутах и Звезднорожденные. Простые смертные, переступив запретную черту, на миг превратились бы в огненный смерч, а через миг – в крохотную горсть пепла.
Первый Звезднорожденный, он сам, был здесь. Второй, Шет окс Лагин, заточенный в вечном безмолвии, был сейчас ему безразличен. Третий, Элиен, находился в двух лигах к югу. Урайн видел его так же отчетливо, как отсутствующую линию жизни на своей ладони.
Багровая Печать Тайа-Ароан сияла на челе Элиена, как Зергвед на черном бархате небес, но со всех сторон ее окружал плотный белый мрак, и это приводило Урайна в бешенство. Урайн даже не мог определить, сколько воинов привел с собой сын Тремгора – десять, тысячу или десять тысяч.
С Элиеном в Меар явился некогда могучий властелин стихий, ученик Лишенного Значений, которого хозяин Урайна уже давно сбросил со счетов. Но, как видно, даже Хуммер не всеведущ и открыт заблуждениям, украдкой подумал Урайн. Искусный спутник Элиена не сможет, конечно, устоять перед его мощью. Не сможет. Но сейчас придется быть осторожным.
Урайн быстро отдал распоряжения. Войска заняли позицию к востоку от Круга Чаши. Сдвоенной девеге личной охраны он приказал стать на. левом фланге, двадцать пять тысяч копьеносцев заняли центр и правый фланг. Стрелки из самострельных луков – предмет его заслуженной гордости – были распределены вдоль всего фронта.
Шестьдесят тысяч герверитов, послушные каждому слову своего повелителя, перестроились из походной колонны в боевые порядки с быстротой и четкостью, которой позавидовали бы ветераны-браслетоносцы самого Эллата. Каждый из них был готов провести в ожидании под невиданным ослепительно голубым солнцем целую вечность.
Урайн умел приводить своих людей к абсолютному повиновению. Он знал, что, даже если солнце выжжет их тела до костей, ни один из них не посмеет сойти с места, указанного тому своим лантатом. И ни один лантат не покинет свою сотню до того момента, пока сам не превратится в груду обугленных костей.
Впрочем, Урайн не сомневался, что ожидание их не продлится слишком долго. Эта битва должна стать для его солдат самой легкой победой в истории, ибо ни одному солдату не придется извлечь меч из ножен и ни одни стрелок не зарядит свой лук.
Потому что две лиги, которые отделяют его от неприятеля, пройдут кутах. И когда они через час возвратятся назад, в руинах древнего дворца останутся одни лишь недвижные оболочки человеческих душ.
Колонну герверитской армии замыкали двести девяносто восемь крытых фур на больших цельнодеревянных колесах. Кони, впряженные в фуры, были, пожалуй, самыми несчастными бессловесными тварями Сармонтазары, потому что вот уже почти сутки они испытывали жуткую близость кутах.
Сегодня родится Кутах над Кутах, который сам сможет водить Воинство Хуммера. Но пока он только начал свое пробуждение, а Урайн уже не мог ждать. Ему не терпелось как можно скорее сокрушить последних безумцев, осмелившихся встать на его пути. С их смертью война с Сармонтазарой окончится, не успев толком начаться. Все народы присягнут на верность Хуммеру.
Урайн забрался в первую фуру. Там лежали, словно тихие покойники, двое кутах. Урайн надел на голову обруч из серебристого металла, и спустя несколько мгновений его тело уже отдыхало от тяжелого бремени души темного слуги Хуммера.
Из всех фур разом на землю спрыгнули без малого шесть сотен кутах. Их тела нестерпимо заблистали под лучами бешеного солнца Дня Судеб.
Элиен и Леворго собрали всех в одной из боковых комнат дворца. Потолок в ней был относительно целым. И, несмотря на то, что в центре пола зиял бездонный провал, из которого время от времени раздавались надсадные стоны какой-то гиблой твари, эту комнату признали единственно подходящей для военного совета. Потому что она находилась на теневой стороне и жара в ней была не столь нестерпимой, как на солнечной.