Сборник рассказов

Нивен Ларри

— Ващи доводы звучат весьма субъективно. Вернее даже, звучат так, как будто вы сами себя уговариваете в них поверить. Слушайте, Фрейзер, с какой стати Луизе понадобилось бы принимать такую таблетку? Вы описали отнюдь не домохозяйку. Вы описали женщину, которая задумала окрутить мужчину, женить его на себе. — Он заметил, как изменилось выражение моего лица. — Что стряслось?

— Десять минут назад мы решили пожениться.

— Поздравляю, — сказал Моррис и замер, выжидая.

— Ваша взяла. Мы и поцеловались-то впервые десять минут назад. До этого ни я не делал никаких попыток ухаживать за ней, ни она

за мной. Нет, черт возьми, я не верю. Я знаю, что она любит меня!

— Я не спорю, — тихо сказал Моррис, — Потому-то она и приняла таблетку, по всей видимости, сильнодействующую. Мы ведь изучили вашу подноготную, Фрейзер. Мысли о женитьбе всегда вызывали у вас робость…

Что была достаточно верно.

— Если она любила меня и раньше, то я и понятия об этом не имел. Откуда же узнал «манах»?

— Откуда ему вообще знать о любви? Почему у него оказалась с собой подходящая таблетка? Ну, смелее Фрейзер, вы же у нас специалист по «монахам»!..

— Он мог перенять такие познания только от людей. Может, из разговоров с ними… Видите ли, «монахи» способны записать память инопланетянина, ввести ее в компьютер и исследовать. Они вполне могли проделать такой фокус с некоторыми из ваших дипломатов.

— Ничего себе!..

Подошла Луиза с заказом. Я смешал коктейли, поставил стаканы ей на поднос. Подмигнув мне, она вернулась в зал. Посетители неотрывно следили за ее походкой.

— Скажите, Моррис, ведь большинство дипломатов, общающихся с «монахами», мужчины?

— Да, а что?

— Так, просто мысль.

Мысль эту, однако, оказалось трудно ухватить. Ясно было лишь то, что все перемены в Луизе очень хороши именно по мужским стандартам. «Монахи» беседовали со многими мужчинами. И… почему же нет? Женщина становится еще более ценной для мужчины, которого она поймает, или для счастливца, который поймает ее…

— Понял!

Моррис окинул меня цепким взглядом.

— Что вы поняли?

— Ее любовь ко мне была частью образования, полученного из таблетки. Частью целого курса. Они сделали из нее подопытного кролика.

— А я-то думал: что она в вас нашла? — Улыбка Морриса померкла. — Вы серьезно, Фрейзер? Но ваша догадка все-таки не объясняет…

— Это был курс воспитания рабыни. Он заставляет женщину влюбиться в первого мужчину, который попадется ей на глаза. Он учит ее, как стать ценной для него. «Монахи» намереваются наладить массовое производство такил таблеток и продавать их мужчинам.

Моррис поразмыслил и произнес.

— Это ужасно. Что же нам делать?

— Не объяснять же ей, что она превратилась в домашнюю рабыню! Попытаюсь достать таблетку, стирающую память. Если не сумею… Тогда я женюсь на ней. Не смотрите на меня так, — воскликнул я тихо и страстно, — не я это натворил. И я не могу теперь бросить ее!..

— Понимаю… Просто… А, ладно, налейте мне еще один коктейль с джином.

— Не оборачивайтесь, — сказал я.

В стеклянных дверях возникло какое-то сумрачное движение. Капюшон, тень на тени, сверхъестественная фигура, силуэт почти человеческий, но выгнутый по непривычным линиям…

Он вплыл в комнату, едва касаясь пола подолом своей сутаны. Его самого не было видно — только ниспадаюшее серое одеяние, тьма в капюшоне и тень там, где сутана расходилась надвое. Торговцы недвижимостью прервали обсуждение своих дел и уставились на него вытаращенными глазами. Один из них потянулся за сердечными каплями.

«Монах» надвигался на меня, как алчущий мести призрак. Он уселся на табурет, оставленный ему в конце стойки. Но — это был другой «монах».

Он ровно ничем не отличался от того «монаха», который просидел здесь два предыдущих вечера. Ни Луиза, ни Моррис не различили бы их, но я знал, то это другой.

— Добрый вечер, — сказал я.

Он прошептал соответствующее приветствие на своем языке. Его «переводчик» работал только в одну сторону, переводя моя слова с английского и оставляя его ответы без перевода. Он сказал:

— По-моему, мы остановились в прошлый раз вон на той бутылке.

Я повернулся, чтобы взять ее. И у меня даже спина зачесалась от ощущения опасности. Плеснув из бутылки на донышко стакана, я повернулся обратно к «монаху» и увидел зажатый у него в кулаке и направленный мне в лицо приборчик, который гость выпростал, вероятно, из-под своей сутаны. Прибор походил на спющенный мячик с пятью глубокими бороздами для когтей «монаха» и с двумя параллельными трубками с другой стороны, глядящими прямо на меня. На оконечностях трубок посверкивали линаы.

— Вам известен зтот прибор?… — И «смонах» назвал его.

Название я знал. Оно означало излучающее оружие, многочастотный лазер. Одна из трубок фокусируется на цели и прицел удерживается автоматически с помощью крохотных маховичков, спрятанных внутри.

Моррис видел все, но прибора он не знал и тем более не знал, что далать. А у меня не было возможности подать ему сигнал.

— Да, мне известен этот прибор, — подтвердил я.

— Вы должны принять две таблетки, — «монах» держал их наготове в другой руке. Маленькие, розовые, треугольные таблетки. — Я должен достоверно убедиться в том, что вы приняли их, — добавил он. — В противном случае вам придется принять больше, чем две, а слишком большая доза может повлиять на вашу природную память. Подойдите ближе.

Я подошел. Все, кто сидел в «Длинной ложке», замерли. Никто не смел и пальцем пошевелить. Мигни я — и на «монаха» тут же будут направлены четыре пистота, но меня, в таком случае, молниеносно прожжет пучок лучей.

«Монах» вытянул вперед свою третью руку — ногу-лапу и сжал мне горло пальцами-когтями. Не так сильно, чтобы я задохнулся, но довольно ощутимо.

Моррис ругался тихо и беспомощно. Я физически ощущал переживаемую им агонию.

— Устройство спускового механизма вам также известно, — прошептал «монах». — Стоит мне расслабить руку, и произойдет выстрел. Цель — вы. Советую предостеречь четверых правительственных агентов от нападения на меня, если вы в состоянии сделать это.

Я поднял руку ладонью вверх: «Ничего не предпринимайте». Моррис понял и еле заметно кивнул, вроде бы и не взглянув в мою сторону.

— Вы же умеете читать мысли, — сказал я.

— Да, умею, — ответил «монах», и в ту же секунду я понял, что он пытался скрыть. Он мог читать мысли чьи угодно, только не мои.

На том и кончилась игра Морриса в конспирацию. Но моих мыслей «монах» читать не мог, а передо мной его душа лежала как на ладони.

И, заглянув в эту чуждую мне душу, я понял, что умру, если не подчинюсь.