Сборник рассказов
Шрифт:
(«И наклонили они небеса и сошли».)
Очень странная вещь приключилась с Рональдом Колибри, когда он коснулся земли. Казалось, у него начался припадок. Его лицо обмякло, потом на нем появился ужас. Он не отвечал остальным.
— Что случилось, Рональд? Ответь! — умоляла Велкин со сходным выражением страдания на лице. — Ой, что это? Кто-нибудь, помогите ему!
Потом с Рональдом Колибри стала происходить еще более странная вещь. Он начал складываться и ломаться, снизу вверх. Кости медленно раскалывались и протыкали кожу изнутри, его внутренности хлынули наружу. Он плющился. Он дробился. Он расплескивался. Как может человек расплескиваться?
Такой
Потом очередь дошла до Джозефа Олзарси.
— Икарус, что с ними произошло? — завопила Велкин. — Что это за медленный громкий «бум»?
— Они мертвы. Как такое возможно? — Икарус лихорадочно соображал, трясясь от страха. — Ведь смерть — во времени, а мы — вне его.
Икарус сам испытал течение времени, когда врезался в землю, разрушаясь и разливаясь более одиозно, чем любой из них.
И Велкин коснулась земли, врезалась, и что потом? Она слышала свой собственный замедленный громкий «бум», пока сплющивалась о землю.
(Еще один миллион лет минул. Или несколько недель.)
Трясущаяся старуха на костылях ковыляла вниз темными проходами в глубине Скал. Слишком старая, чтобы быть Велкин Алауда, но не слишком старая для Велкин, которая прожила миллионы лет вне времени.
Она не погибла. Она была легче, чем остальные, и, кроме того, она делала это уже дважды, прежде без каких-либо последствий. Но это было до того, как она познала страх.
Естественно, ей сказали, что она больше никогда не будет ходить; и теперь очень неестественно она передвигалась с помощью костылей. Сопровождаемая фунгоидным запахом и гулкой сыростью, она ковыляла в абсолютную темноту, туда, где маленькие создания неестественной формы источали неестественный свет. Она желала только одного, без чего не могла жить.
— Неба ради спасения старой разбитой карги! Неба на благо моих пустотелых костей! — потрескивала она старушечьим голосом. Но только ее собственный голос возвращался к ней эхом.
Разве должен продавец неба жить вечно?
Перевод Сергея Гонтарева
Вначале был костыль
Рядом с ними он выглядел набитым дураком.
С кем это — с ними? С гениальными творцами? С титанами мысли? Рядом с теми, чьи открытия определили будущее?
Вовсе нет. Просто он был глупее всех дураков.
Дети, родившиеся одновременно с ним, оказались сметливее, как, впрочем, и те, кто появился на свет позже. Он был самым тупоголовым из всех маленьких тупиц, когда-либо подавших голос. Даже его мать была вынуждена признать, что Альберт немного недоразвит. Что еще можно сказать о ребенке, сказавшем первое слово в четыре года, научившемся пользоваться ложкой в шесть, а дверной задвижкой в восемь лет? Как иначе можно назвать мальчика, который не может правильно обуться и ходит с натертыми ногами? И который, зевнув, постоянно забывает закрыть рот?
Сущность многих предметов навсегда осталась выше его понимания, как, например, назначение
В возрасте восьми с половиной лет Альберт достиг большого успеха: он научился различать правую и левую руки. Для этого ему пришлось выдумать для себя сложную систему подсказок. Учитывалось помахивание собачьего хвоста, направление смерчей и водоворотов, а также с какого бока надо подходить к корове, чтобы подоить ее, и с какого к лошади, чтобы оседлать. Имели значение форма дубовых и платановых листьев, узоры мха, расположение слоев в известняке, направление полета ястреба, описывающего круги в небе, движение охотящегося скорпиона и свертывающейся в кольцо змеи (причем, надо было помнить, что гремучая змея является исключением из правил), очертания ветвей сосны, особенности норы скунса или барсука (не забывая, что скунсы иногда пользуются заброшенными барсучьими норами). Итак, Альберт наконец научился различать «право» и «лево», но надо заметить, что нормальный ребенок сумел бы освоить эту науку и без подобной чепухи.
Альберт так никогда и не научился писать разборчиво. Чтобы избежать неприятностей в школе, ему пришлось схитрить. Используя велосипедный спидометр, миниатюрный моторчик, крошечные грузики со смещенным центром тяжести и батарейки, тайком вытащенные из отцовского слухового аппарата, Альберт смастерил машинку, которая стала писать вместо него. Она была не больше муравьиной личинки и закреплялась на карандаше или ручке, так что Альберт мог спрятать устройство между пальцами. Машинка выводила буквы — Альберту же оставалось только выбирать шрифт в соответствии с образцом, данным в учебнике. Конечно же, это было мошенничество, но что еще может предпринять мальчишка, который слишком туп, чтобы научиться писать мало-мальски сносным почерком.
Альберту абсолютно не давался счет. И потому он был вынужден сделать еще одну машину — ту, что считала за него. В результате получился механизм величиной с ладонь, способный складывать, вычитать, умножать и делить. В следующем году, когда Альберт был уже в девятом классе, учебная программа усложнилась, и незадачливому ученику пришлось усовершенствовать свое изобретение. Теперь новинка справлялась с квадратными и кубическими уравнениями. Если бы не все эти хитрости, Альберт не получил бы ни одной удовлетворительной отметки.
Когда подростку исполнилось пятнадцать лет, его ожидала очередная трудность. Ах нет, читатель! Сказать «трудность», значит, ничего не сказать о проблемах Альберта. Дело в том, что он робел перед девушками.
И что же делать в таких случаях?
«Сконструирую-ка я машину, которая не боится девчонок», — сказал себе Альберт и принялся за работу. Устройство было уже почти готово, когда одна мысль начала беспокоить изобретателя: «Но ведь любая машина не боится девчонок. Может ли мне это помочь?».
Но тут его размышления зашли в тупик, метод аналогий не сработал. И Альберт сделал то, что делал всегда. Он схитрил.
Из старой пианолы, найденной на чердаке, он извлек программирующий ролик; потом отыскал подходящую коробку передач; вместо перфорированных нот, свернутых в рулоны, он использовал намагниченные платы, а в матрицу поместил экземпляр «Логики» Уормвуда — и получил логическую машину для ответов на различные вопросы.
— Почему я боюсь девчонок? Что происходит со мной? — задал Альберт вопрос своей логической машине.