Сборник рассказов
Шрифт:
Охрипшим голосом Нэля зазвала первого. Это был смрадный, полуразрушенный пожилой человек, переживший раньше двенадцать ножевых ранений в лицо. Запугав его медицинскими терминами, Нэля Семеновна избавилась от больного. Второй была сухонькая старушка с бантиком на голове, пришедшая сюда со скуки. С ней Нэля занималась долго: позевывая, прощупывала сердце, сосуды, упомянула о заднем проходе. Старушка ушла, оставив в качестве гонорара десять копеек. Затем показалась дама с дитем.
– Если вы, мамаша, будете так переживать
Она знала, кому из клиентов терпимо говорить святую правду-матку.
Мамаша так запуталась в предстоящей смерти своего дитя и своей собственной, что разрыдалась. Приговоренное дите между тем не среагировало: весело, точно оно уже было на том свете, дите носилось по врачебному кабинету, гоняясь за лучами солнца.
Обалдев, Нэля Семеновна выперла бессмысленных. Заглянула в коридор.
"Батюшки, сколько их!" - ужаснулась она. Полуумирающие лезли друг на друга, надеясь на Нэлю Семеновну, как на эдакое сверхъестественное существо.
Только один, очень начитанный, жался в угол: он был шизофреником и боялся, скончавшись, перенести свое шизофренное сознание на тот свет.
"Только бы не быть там шизофреником", - думал он.
Плюнув на пол, Нэля Семеновна опять восстановила очередность. В кабинет влетел серенький, помятый, плешивый человек с дегенеративным лицом и оттопыренными ушами.
– Требую к себе внимания!
– заорал он, усевшись на стул перед Нэлей Семеновной.
– Почему?
– спросила врач.
– Потому что я - Спиноза, - завизжал человечек, вцепившись руками в угол стола, - да, да, в прошлой жизни я был Спиноза... А теперь у меня почти не работает кишечник... Я требую, чтоб меня отправили в самый лучший санаторий.
– А ну, загляну-ка я ему в горло, - подумала Нэля Семеновна. Раскройте-ка рот. Вот так.
И она с интересом заглянула в глубокое горло жалующегося. Когда кончила, больной тупо уставился на нее.
– Я повторяю... Я был Спиноза... Спиноза... Спиноза, - брызжа слюной, закричал человечек.
"А может, и вправду был", - трусливо мелькнуло в уме Нэли Семеновны, и под задницей у нее что-то екнуло. Молча она сняла трубку телефона, набрала номер Центрального Управления санаториев, но сразу договориться было невозможно. В трубку что-то шипели, возражали, убеждали повременить, ссылались на какие-то директивы. Спиноза между тем, тихонько присмирев, сидел в углу.
Нэля Семеновна запарилась, обзванивая различные учреждения. Наконец злобно взглянула на человечка.
– Не может быть, чтобы такой идиот был Спинозой, - раздраженно подумала она.
– Где в конце концов доказательства?!!
Устало она положила трубку. Человечек опять нервно засуетился.
– Вы мне не верите, - с ненавистью выдавил он, глядя на Нэлю.
– Все вы такие здесь на земле скептики.
Он вдруг вскочил с места, и, подойдя к Нэле Семеновне, наклонившись, стал что-то шептать ей в ухо.
– Ни-ни, - проговорила Нэля Семеновна, раскрасневшись, - ничего не понимаю, - и помотала головой.
– Ах, не понимаете!
– злобно вскрикнул человечек, побагровев от негодования.
– Ну, а это вы, надеюсь, поймете, - он забегал по кабинету и вдруг резко распахнул рубашку.
Вся его грудь была в татуировках: но среди обычных, блатных, вроде "не забуду мать родную", выделялся огромный мрачный портрет Спинозы, причем, в парике. Нэле даже показалось, что Спиноза на этом портрете странно вращает глазами.
– Ну, что ж, и теперь не верите?
– ухмыльнулся человечек, глядя на врача.
– Не верю. Вот переспите со мной, тогда поверю, - вдруг похотливо выговорила Нэля, сразу спохватившись, как такое могло вырваться из ее рта.
Но человечек не выразил удивления.
– Ну, что ж, это я могу, - миролюбиво согласился он, наклонив по-бычьи голову.
– Только у вас дома.
– Прием окончен, - произнесла Нэля, высунув голову в коридор к больным.
...А через час, мерзко извиваясь мыслями в высоту, она, потная, валялась в постели с голым Петром Никитичем (так по-своему называла она больного, стесняясь окликать его Спинозою. Человечек добродушно согласился, что в этой жизни его можно называть и Петею). На расплывшемся лице Нэли было написано довольство.
– Наглый ты, все-таки, Петя, - говорила Нэля Семеновна, - уверяешь, что был Спинозой. В ухо чего-то шепчешь. Тоже мне, доказательство! Или его портрет на грудях нарисовал! Ну и что ж из этого?! Может, ты приблатненных этим пугаешь.
Петя только-только собирался поцеловать Нэлю Семеновну, но такое недоверие обидело его.
Покраснев, он соскочил с постели и с озлобленным личиком забился с уголок. Он угрюмо молчал, не удостаивая Нэлю возражениями. Последняя, внимательно вглядываясь в его, чуть оттененное мыслью, дегенеративное лицо, не понимала, отчего у Петра Никитича такая уверенность: то ли это было просто внутреннее убеждение, то ли он знал какие-то тайны.
– Да ведь ты, Петя, - идиот, - проговорила наконец Нэля Семеновна, обглядывая его, - как же ты мог быть Спинозою?
Петр Никитич прямо-таки взвился: выгнувшись, как ученая гадюка, он подскочил к кровати; тусклые глаза его светились.
– А про нравственную гармонию забыла, про закон справедливости, пробормотал он.
– В прошлой жизни я был Спиноза, а теперь - идиот... Для нравственного равновесия, для гуманности. Не слишком было бы жирно, если б я и теперь стал Спинозою? Зато тогдашний какой-нибудь кретин сейчас, небось... эдакий... как его... Жан-Поль Сартр...