Сборник "Русские идут!"
Шрифт:
Он слушал внимательно, лицо неподвижное, как у хорошего игрока в покер. Веки приспущены, чтобы я ничего не прочел по выражению глаз.
– Выкладывайте, – сказал он медленно. – Я слышал, вы сейчас на высокой службе…
– Собачки служат, – ответил я сварливо, – я там занимаюсь тем же, чем и занимался.
– Я имел в виду адрес, откуда может исходить поддержка. Так в чем заключается иск?
Я перевел дыхание, сказал как можно спокойнее:
– Я покупаю игры американских фирм, где американский спецназ уничтожает русских, как саранчу. Массово! Где элитные войска США высаживаются в России, наводят свой «новый» порядок. Кто-то скажет, что я повторяюсь, но это я говорил им, вы же вообще телевизор не включаете, а компа у вас вовсе нет… Я смотрю по телевидению сериалы, где американские спецслужбы, уже не скрываясь, действуют на территории России, кого-то убивают, кого-то выкрадывают… Я читаю книги, где русские не просто выставлены подонками, но опять же – те же американские коммандос высаживаются в Москве, Челябинске, стреляют русских, что-то захватывают, что-то увозят… Конечно, они везде помогают «хорошим» русским против «плохих» русских, но вы-то помните, что мы вводили войска в Чехословакию, чтобы помочь хорошим чехам против плохих… даже если хорошим был один-единственный Густав Гусак, а плохими – вся страна с правительством и тогдашним Политбюро в придачу! То же самое было в Венгрии, Афганистане…
Он слушал внимательно. Не вскинулся, не запротестовал сразу, хотя его спокойное слушание на самом деле ничего не значило.
Веки наконец чуть приподнялись, на меня взглянули острые глаза.
– Вы отдаете себе отчет, что такой судебный процесс обречен на провал?
– Почему?
– В Империи никогда не сдадут своих… так по-крупному. Это значило бы – отказаться от всей их экспансии. Ну не от всей, но от львиной доли. У меня попросту даже не примут иска… Хотя, конечно, можно найти пути, чтобы приняли. Но кому предъявлять иск? Фирме, что выпустила компьютерную игру, киностудии, что запустила очередную мыльную оперу про неуловимый спецназ, или же…
Я кивнул:
– Вы правы, лучше бы это «или же». Чем выше пойдет иск, тем лучше. В идеале хорошо бы обвинить юсовского президента, конгресс или сенат. Тем самым поставить под удар всю внешнюю политику Империи. Главное здесь даже не выигрыш!.. Может быть, даже лучше, если его не будет. Обиженным сочувствуют. Зато привлечем внимание мировой общественности… заодно и наша прислушается. Если будет квалифицированное обвинение, то многие задумаются: а в самом деле, мол, наших мочат почем зря! Как это я не заметил? Это ж оскорбление!!! Пойду в ответ мочить американцев!
Он молчал, лицо все такое же каменное, руки скрестил, ни один палец не дрогнет, не шелохнется. Медитирует, сказал бы кто-то, но я-то знал, какая бешеная работа идет в его мозгу. Среди юристов идет негласный подсчет выигранных и проигранных дел, Жуковский стоит очень высоко по рейтингу, у него проигранных практически нет, разве что кто-то сверху вмешался и прикрыл дело, но все юристы о таких вещах знают, дела с таким исходом сообща относят в особую группу «серых». Но вот сейчас я предлагаю взяться за заведомо безнадежное дело…
– Хотите сказать, – проговорил он медленно, – что с хорошего коня не стыдно и упасть?
Я вздохнул с облегчением:
– Именно. Ведь некоторые провалы значат больше, чем мелкие успехи. Икар погиб, но сколько наделал шуму! Поэты говорят как о подвиге, хотя на самом деле это был просто дурак, который вместо того, чтобы пролететь на нужной высоте по направлению к материку, сдуру поднялся к Солнцу, нарушив все полетные инструкции отца…
Он сказал все так же размеренно:
– Что ж, проигрывать так проигрывать… Но лучше проиграть в федеральном суде, чем в местном, когда иск против мелкой фирмы, верно?.. Хорошо бы еще как-то зацепиться за международные суды… Главное, чтобы приняли иск. А там начать кампанию в прессе. Сперва у нас, да и там массмедиа начнут сообщать об этом деле, никуда не денутся… Вы по-прежнему пьете пиво?
Я взглянул на часы, поднялся:
– Увы, я в самом деле на службе. Это я так, за счет рабочего времени проворачиваю собственные делишки…
Он усмехнулся:
– Бросьте, у вас никогда не было собственных. Я не знаю другого такого человека, что был бы вот так отдан идеям… скажем, платоновского мира. Так что вы и сейчас на слу… простите, на работе!
Я дал проводить себя до лифта. Глаза его оставались благодушными, веселыми, обманчиво добренькими. Но я помню его бульдожью хватку по старым процессам.
Володя, казалось, подремывал за рулем, на коленях газета, голова склонилась на грудь. Однако я знал, что он ухитряется, как Аргус, видеть спереди, сзади и с боков, а под газетой может оказаться автомат. И сейчас он видит, как я спускаюсь, как иду через двор, расшвыривая желтые листья…
Ну не могу не пошуршать ими, очень вкусно шелестят, что-то в этом есть древнее, упрятанное глубоко в кровь…
Я вздрогнул от призывного гудка. Элегантный серебристый опель снизил скорость и прижался к обочине. В окошко выглянуло смеющееся лицо молодой женщины. О, я узнал эти лучистые глаза!
Володя вскинул голову, вид у него стал еще настороженнее, тело напряглось для броска. Руки оставались под газетой, но мышцы плеч заметно напряглись. Я успокаивающе вскинул руку, прошел мимо к опелю. Тот подрулил к самой кромке тротуара.
По ту сторону стекла мелькнула белая рука. Дверца распахнулась. Я пригнулся, заглянул. Стелла смотрела с веселым вызовом:
– Смотрю, кто это такой важный выходит?.. То на небо взглянет, то на полметра в землю. Почвенник, наверное. Скоро попрут из политики?
– За что? – поинтересовался я.
Как политик, я уже научился избегать прямых ответов, встречал вопросы контрвопросами. Стелла удивилась:
– Как – за что? Политик обязан смотреть по сторонам. И все время улыбаться, демонстрировать благополучие курса своего правительства.
– В любом стаде есть паршивая овца, – сообщил я.
В ее взгляде прочел, что весь кабинет Кречета – паршивейшее из стад, но вместо этого она сладенько улыбнулась и почти пропела:
– Я могла бы довезти до центра… если бы вас не страшило похищение…
Конечно, она не случайно проезжала мимо, я в такие случайности не верю, к тому же избыток половых гормонов не туманит мой мозг, однако какой мужчина стерпит ядовитый намек в трусости?
Моя грудь выпятилась, как у голландского петуха, я махнул Володе: мол, следуй сзади, сам влез на сиденье рядом. В машине было свежо, пахло легкими духами. На ниточке болтался поглотитель паров бензина, но, по-моему, он тоже заряжен добротными французскими духами.