Сборник "Русские идут!"

Никитин Юрий Александрович

– Майор, возвращайтесь в расположение экспедиционных войск. Вам нужен психоаналитик. Хороший психиатр обследует вас, мы вам поможем. Понимаете, все мы хотим вам только помочь…

В голосе звучала бархатная уверенность, покровительственное благодушие. Майор ощутил, как от гнева в глазах стало красно, словно смотрел сквозь бутыль с бычьей кровью:

– Слушайте, вы… идиот! Я уже сказал, что те, кого мы явились спасать, уже полегли под пулями русских снайперов. Да не войска, даже не парашютисты!.. Местные охотники привыкли охотиться на тигров, понятно? И лягут те, кто сейчас еще собирается привезти гуманитарную помощь! Погибнут, понимаете? Все погибнут, если вы будете задавать дурацкие вопросы о моей психике!..

Генерал умолк. Майор почти видел его насупленное лицо. Генералу наплевать, что полягут и остальные, но разговор фиксируется на пленку, там прослушают ее еще не раз, спросят, почему он не среагировал сразу, и… полетят генеральские погоны.

В мембране раздалось сухое:

– Высылаю. Скорректируйте огонь с самолетов.

ГЛАВА 49

Лейтенант Чернов устроился на дальней лавочке, на колене толстый томик Чейза, сразу шесть романов под одной обложкой, в затылок греет теплое косовское солнце. Со стадиона шум и гам, его ребята гоняют мяч на площадке, а ему в лом нелепое пинание мяча… На томике Чейза – листок бумаги, начал было письмо Лене, незаметно поймал удачную рифму с ее именем, пошли наматываться строчки стиха.

– Эй, Чернов! – крикнули из одной группы. – У нас одного не хватает!

Он вяло отмахнулся. Бегайте, дикари, визжите от счастья. Силы и здоровья много, а ума вам и не надо: и так счастливы. От ума, как говорят классики, одно горе. А вот он не откажется…

Некоторое время перекладывал мысль так и эдак, упиваясь сознанием, что он не такой, как остальные во всей этой части российских миротворцев, расквартированной в захваченной албанцами Липовой Роще и переименованной в Плугатти. Остальные визжат от счастья, что получают в десять раз выше инженеров, что остались в России, прикидывают, какие иномарки купят, когда вернутся со службы, а ему это по фигу: машина у него уже есть, отец подарил почти новенький фольксваген, а местное жалованье не шибко впечатляет, он из семьи, где достаток гораздо выше среднего, гораздо…

«Штатовцы рядом, – пробормотал он, диктуя сам себе, – они тоже приходят на этот стадион. Ничего парни, хоть и тупые… Правда, у нас тупых тоже хватает…»

Остановился, писать шариковой ручкой – немыслимый труд для человека, который буквы учил на экране компа, а первые слова написал, тыкая крохотным пальчиком в клавиши.

Передохнул, проще сделать марш-бросок, чем написать письмо, пусть Лена знает, на какой труд он способен для нее, повел дальше:

«Мне до конца срока службы еще два месяца и четыре дня… Я прикинул, что можно будет купить однокомнатную в новостройках, там дешевле. Если что, отец поможет. А ты наконец сможешь расставить свои цветы…»

Со стадиона донесся многоголосый шум. Он поморщился – дикари, мячик не нагоняются, но шум рос, голоса стали громче, появилась разноголосица, послышалась английская речь. Вернее, жутко исковерканная, оглупленная, пересыпанная таким диким жаргоном, что у него все перевернулось внутри. Воспитанный в специализированной школе с английским уклоном, он выучился читать и писать на английском еще в первом-втором классе, Шеридана читал в подлиннике, восторгался английской поэзией, и теперь всякий раз корежит, как на столе пыток, едва услышит эту жутко изуродованную речь. Впечатление такое, что некогда высокая цивилизация рухнула после некоего атомного удара, а по ее руинам бродят низколобые одичавшие потомки, сжимая в руках высокотехнологичное оружие.

Он видел, как на стадион высыпала группа солдат в юсовской униформе. Все орали, подпрыгивали, у многих в руках бутылки с пивом, вином, а один откупорил шампанское, видно, как хлещет пенистая струя. Все орут, визжат, поднимают к небу кулаки.

Русские солдаты остановили игру, слушали. Чернову показалось, что все как-то стали меньше ростом. Вообще рядом с американцами проигрывают в росте и весе. Хотя русские – это не вьетнамцы, но все же проигрывают. Если крепкие ребята в России умеют отмазаться от службы, остаются в охранных фирмах, телохранителях, то в проклятой Империи все здоровяки и уголовники стремятся и попадают именно в армию.

Настроение сразу испортилось, рифмы выпорхнули. А тут еще в его сторону пошел Вакуленко, потный и в пыли, туповатый сержант из Рязани. Чернов поспешно спрятал письмо в книгу.

– Что там стряслось?

Вакуленко рассерженно проскрипел:

– Сволочи… Брешут всякое…

Голос у него был сиплый, вечно простуженный, хотя последний раз Вакуленко болел всего лишь расстройством желудка, да и то в детстве.

– Что?

– Вроде они высадились на Дальнем Востоке!..

– Что? – вскрикнул Чернов.

– Их десант уже в Приморье, – объяснил Вакуленко раздраженно. – Черт, не понимаю…

Чернов поспешно вытащил из сумки крохотный приемник, врубил. На первой же волне поймал торопливый захлебывающийся голос:

– …экспедиционный корпус был с ликованием встречен местными жителями! В миротворцах все справедливо увидели единственную реальную защиту. Элитные части заняли оборону по берегу Амура, взяли под охрану мосты. Местное население помогает, чем может…

Оцепенев, оба дослушали до конца, а когда пошла бравурная музыка, Чернов торопливо поискал новости других станций, отыскал без труда: все информационные службы передавали сенсацию, комментировали, высказывали суждения, мнения специалистов, строили прогнозы дальнейшего развития событий…

– Ну не сволочи? – просипел Вакуленко.

Чернов ощутил, как сердце стиснула горечь. Сказал с трудом:

– Но это ведь… от китайцев. Ты ж слышал, они вот-вот перешли бы через мосты на нашу сторону!.. Да им и мосты ни к чему. Переплыть реку долго ли?.. На лодках, плотах… Эту массу не остановить…

– А юсовцы остановят? – спросил Вакуленко зло.

– Юсовцы? – переспросил Чернов. – Сам знаешь, что остановят. Они только на словах все о миролюбии да о невинной слезе ребенка! Ты ж видел, что они здесь бомбежками сделали. Мы трупы мирных жителей бульдозерами сгребали!.. Они могут не моргнув глазом и китайцев встретить пулеметным огнем, пусть там хоть одни бабы с детьми попрут. А вот мы – не решимся.

Вакуленко опустил голову. Лицо темнело, наливалось дурной кровью. Прошипел с ненавистью:

– Но что? Что с нами случилось?

– Вымираем, – ответил Чернов.

– Что ты сказал?

– Что слышал. Дело не в сокращении рождаемости, – ответил Чернов. – Мне дед говорил, что вырождаемость начинается с момента, когда свою шкуру начинают ценить выше, чем шкуру… или даже сердце своего народа.

На стадионе американские солдаты пустились в пляс. Хватали за руки и русских, приглашали разделить веселье, но те вырывались, пошли к скамейкам, как проигравшая команда футболистов.