Сборник статей и интервью 1995-2000гг.
Шрифт:
И мы будем сопротивляться.
Впрочем, говорить власти вообще ничего не надо. Она и так поймет. Надо просто отказаться от сотрудничества с властью, повернуться к ней спиной.
СТРАХ КАК ПУДРА ВЛАСТИ
В обмен на безопасность народ готов избрать вождем кого угодно
Путина придумали политтехнологи. Стране требовался положительный герой, и они его предложили. Герой должен быть сильным, уверенным в себе, поскольку в России возникло
Опросы общественного мнения были тщательно изучены. Образ вождя стали лепить в строгом соответствии с наукой так, чтобы он в точности отвечал ожиданиям масс.
Новый герой должен быть решительным, молодым, выступать за порядок.
Он должен напомнить стареющему населению что-то приятное из его советской молодости, одновременно твердо заявив более молодым, что возврата в прошлое не будет.
Он должен пообещать большее вмешательство государства в экономику (тем самым соответствуя настроениям народа) и одновременно - твердое следование либеральным ценностям (на этом настаивают отечественные и иностранные заказчики).
Он должен провозгласить возрождение армии и «оборонки», устроив маленькую победоносную войну, даже если на войну пойдут деньги, которые необходимы для поддержания оборонной промышленности.
Определенная проблема была с исполнителем главной роли. На нее безуспешно пробовался Степашин, обсуждалась кандидатура генерала Лебедя… В конечном счете перед нами появился Путин. Насколько удачен подбор исполнителя, еще не ясно. Путин зажат, время от времени сбивается с роли, «пережимая», как говорят актеры, и вообще чувствует себя в образе вождя несколько неуверенно.
A la sovok
Сценарий передачи власти, придуманный кремлевскими аналитиками, обладает несколькими изъянами. Критики власти уже подметили, что обещания Путина явно противоречивы. Положительный герой обещает всем то, что им хочется слышать. Совместить такие обещания сложно.
Невозможно одновременно воевать и развивать военную промышленность (напомним, что Советский Союз свою знаменитую оборонку все же построил в мирное время).
Нельзя требовать диктатуры закона и в то же время защищать неприкосновенность насквозь криминальной частной собственности российских олигархов.
Подобные противоречия могут быть сняты обычной демагогией. Но главное - то, что люди говорят в опросах, далеко не всегда соответствует их действительным интересам и желаниям. Любая попытка хоть что-то сделать вызовет неудовольствие не только тех, кто предлагается на роль жертвы, но и тех, кто предположительно должен быть в восторге. Пока единственное практическое действие - война. Она уже вызвала растерянность не только в той части общества, которая не любит массовых убийств мирных жителей, фильтрационных лагерей и цинковых гробов, но и в самих силовых структурах, ибо в нынешней кампании власть не может ни обеспечить нормальное снабжение войск, ни эффективное проведение операции. В Кремле разумно посчитали, что военные важнее
Обещания Путина вызвали своего рода стихийное движение. Не в массах народа, которым заведомо отводится роль статистов и зрителей, а среди орды мелких и средних начальников, почувствовавших, что настало их время. Да и крупные начальники не отстают.
Видные юристы из Петербурга требуют запретить передачу «Куклы», где неуважительно показывают президента.
Губернаторы во главе с патентованным либералом и демократом Михаилом Прусаком призывают продлить президентский срок и отменить выборы областных руководителей.
Кто-то организует «письма трудящихся» против эротики на телевидении.
Другие планируют своего рода восстановительно-объединительный съезд КГБ СССР (для новой суперспецслужбы даже название подобрали звучное - Министерство государственной безопасности, как у Лаврентия Берии).
За всем этим стоит не только тоска начальника по советским временам, но и растерянность предпринимателей, вышедших из обкомов КПСС, беспомощность политтехнологов, не способных создать новые привлекательные образы и символы, а потому от отчаяния обращающихся к советскому «стратегическому запасу».
В ностальгии по СССР нет ничего преступного. Советская система во многом была оклеветана публицистами перестроечного периода. В стремлении все мазать черной краской тоже сказывалось своеобразное наследие советского агитпропа, поменявшего знаки с плюсов на минусы. Увы, при подобной операции ответы перестают сходиться, идеологические схемы, казавшиеся логичными, начинают разваливаться. По мере того как это обнаруживается, в обществе усиливается растерянность, переходящая в раздражение. И тут политтехнологи находят, как им кажется, спасительный ход. Давайте снова переупакуем режим, сменим стилистику. Появляется начальничья мода - a la sovok.
Бегство от свободы
В 30-е годы один из теоретиков «западного марксизма» Эрих Фромм, наблюдая за становлением фашизма в Германии, пришел к выводу, что форсированное введение капиталистических отношений порождает массовую потребность в «бегстве от свободы». Рыночные порядки, проникая в общество, разрушают старые связи. Раньше люди были несвободны, но защищены. Путы, которыми они были связаны, воспринимались как естественные. Стремительное введение капитализма освобождает людей, но в то же время оставляет их наедине с мощными, не подконтрольными им силами. Падают курсы валют, разоряются предприятия, постоянно меняются правила игры.
Возникает потребность вернуться в прошлое, снова обеспечить защиту, стабильность, предсказуемость - даже ценой отказа от свободы. В этот момент на сцену выходит диктатор. Но прошлое вернуть невозможно. Да никто и не собирается. Бегство от свободы не приводит к восстановлению безопасности и утраченных социальных связей. Их вообще невозможно восстановить. Можно создать новые, можно, по мнению Фромма, найти альтернативу рыночной стихии на основе демократии, но нельзя вернуть «золотой век». Возврат оказывается сугубо идеологическим, пропагандистским.