Сборник "Туманность Андромеды"
Шрифт:
— Понимаешь, Мстислав, это мы должны сообразить, зачем нужны сведения о твоем отце и какие сведения. Иначе кто же поймет? Как это хорошо получается в шпионских книжках: премудрый детектив садится, размышляет и ловит нить мотива. Да ведь сила врага в том и заключается, что ему уже все ясно с начала, а нам невдомек. Если есть вообще враг, а не выдумка от начала до конца, построенная на случайном совпадении.
— Совпадений-то два, — тихо и морщась, точно от боли, возразил Ивернев.
— Как
— Первое: два человека — обоих интересуют какие-то данные из неопубликованных, не маршрутных, а личных дневников отца. Второе: оба носят совершенно одинаковые кольца, каких мы ранее ни на ком другом не видели.
— Ишь ты! В самом деле! Так ты думаешь, что твоя Тата…
— Ничего я не думаю и не хочу думать! — резко воскликнул Ивернев.
— Думать придется, — со вздохом ответил Андреев. — Смерть как не люблю таких дел. Разом вспоминаешь, что, кроме земной коры, пустынь, лесов и гор, есть всякая гадость заугольная и подпольная. Ощущение, что ходишь по полу, а пол-то стоит на болоте и под ним что-то копошится.
— Ну, это вы уж чересчур, Леонид Кириллович. — Горькие морщины выдавали внутреннюю борьбу Ивернева.
— А вот и Каточек! — преувеличенно громко приветствовал Андреев входившую жену.
— Курил опять? — подозрительно спросила та. — А где же клятвы и решения?
— Да вот, понимаешь, Каточек, тут разволновался насчет Индии. Едет вот, — он кивнул на Ивернева.
— Ну и что? Мстислав — в Индию, Финогенов — в Африку, завтра еще кто-нибудь из твоих учеников отправится в Афганистан или Ирак. Тебе не придется папиросы из зубов выпускать…
— Нет, нет, согрешу разок и больше не буду! Как там насчет чаю? Сейчас придет один геолог, с Дальнего Востока.
— Кто такой?
— Ты не знаешь. Он геолог-эксплуатационник.
— Да, этих совсем не знаю. По-моему, скучный народ.
— Бывает, бывает. А где Ритка?
— Укатила в театр. С твоим турком. Он ей ответное приглашение сделал. И мне это не нравится, чертить крылом вокруг нее принялся. А Рита, знаешь, девчонка горячая, шальноватая, вся в отца!
— Благодарю вас! — Андреев низко поклонился. — Но вообще-то… конечно…
— Может, изъяснишься понятнее?
— Потом. Чуть-чуть повременим с чаем. Эксплуатационник будет с минуты на минуту.
После ухода «геолога с Дальнего Востока» Ивернев и Андреев еще посовещались в кабинете, но так ни к чему и не пришли.
— Останешься ночевать! — геолог поднялся. — Проветри как следует, накурил. Пойдем принесем постель.
— Не засну я, Леонид Кириллович!
— Постарайся! Впрочем, как знаешь. А мне надо выспаться, с утра важный совет. Значит, договорились. Дерагази приглашу, пока ты еще здесь, а «геолог» будет наведываться. Только как кольцо увидишь, чтоб ни сном, ни духом, а то он прав — спугнем. А Ритка пусть повертится у него под носом, может, он и с ней заведет разговор на ту же тему.
— А вы не боитесь за Риту?
— Девчонка она очень открытая. Я с ней поговорю, она мать не так слушает, как меня! Рискнем немного.
«Вот эта железная лестница, и она знак радости. И этот вечер — самая хорошая и светлая радость», — думал Гирин, поднимаясь к Симе.
Сима встретила его в черном свитере и широкой серой юбке. Гирин стал расспрашивать о работе, о спорте. Сима вдруг разоткровенничалась и рассказала ему все о «халифе Гарун-аль-Рашиде» и его «великом визире». Удивительно наивную и добрую попытку найти свою собственную справедливость увидел Гирин в бесхитростном рассказе Симы. Она сидела против него, слегка смущенная, выпрямившись и положив на колени сцепленные руки, а ее громадные серые, широко открытые глаза смотрели прямо в лицо Гирину с доверчивой надеждой на одобрение. Нестерпимая, подступающая к горлу нежность проснулась в нем.
— Когда я слушаю вас, мне хочется стать верным телохранителем халифа, — вдруг сказал он.
Сима внезапно покраснела, вскочила и прошлась по комнате.
— Я ни разу не видел вас в брюках, — сказал Гирин, чтобы переменить тему. — Вы их не носите?
— Обычно нет.
— Почему?
— Они не годятся для моей фигуры, вот и свитер тоже не очень, — девушка покраснела еще больше. — Обязанность хозяйки — приготовить чай, — сказала она свойственным ей полувопросительным, полуутверждающим тоном и вышла.
Гирин пересел к пианино, медленно перебирая пальцами клавиши. Их прохладное и гладкое прикосновение было приятно и немного грустно, как воспоминание о чем-то далеком и утраченном. Звонкой капелью с весенних берез начали падать звуки одной из любимых песен Гирина, прошедшей с ним по жизни. Сима вошла стремительно и присела на ручку кресла, совсем рядом с черной боковиной инструмента.
— Иван Родионович, — прошептала она, — еще. Я так люблю эту вещь.
Гирин повиновался. Сима сидела, как изваяние, пока не вспомнила про чайник.
Японская песня «Сказка осенней ночи», только дважды слышанная им по радио, врезалась в память Гирина, как все, что сильно нравилось ему. Прижимая обе педали, он старался извлечь звуки, похожие на звенящие протяжные ноты кото и семисена. Они взлетали печальными сумеречными птицами, метались над темными водами молчаливых озер и замирали, удаляясь в безграничную ночь. Эта картина рисовалась Гирину в звуках песни и размеренном медленном аккомпанементе. Негромко подпевая мелодию, Гирин не заметил, как снова появилась Сима.