Сборник ЯЗЫК ЛЮБВИ
Шрифт:
— Оуен-Кларк сказал, что у тебя замедленная реакция.
— Неужели? — спросила Мира, немного помедлив. — Эти примитивисты воображают, будто им все известно.
Это был правильный ответ, но было очевидно, что он чуть-чуть запоздал. Мистер Морчек задал жене еще несколько вопросов. Время реакции он проверял по секундной стрелке на кухонных часах. Сомнений не было — ее реакция запаздывала.
— Почту принесли? — быстро спросил он ее. — Кто-нибудь звонил? Я не опоздаю на работу?
Спустя три секунды она раскрыла рот и снова его закрыла. Случилось
— Я тебя люблю, — было все, что она смогла вымолвить. Мистер Морчек почувствовал, как у него тревожно забилось сердце. Ведь он ее любил! Любил безумно, страстно! Но этот проклятый Оуен-Кларк был прав. Миру нужно подлечить. Казалось, она читает его мысли. Она вновь оживилась и произнесла — Я хочу только одного, дорогой, чтобы ты был счастлив. Кажется, я заболела… Ты позаботишься о том, чтобы меня вылечили? Возьмешь меня обратно после обследования? И не позволяй им изменять меня — я не хочу никаких перемен!
Она закрыла лицо руками. И заплакала — беззвучно, чтобы не досаждать ему.
— Это будет обычная проверка, дорогая, — сказал Морчек, сам едва сдерживая слезы. Но он знал, также как и Мира, что она действительно больна.
«Как это несправедливо! — думал он. — Примитивная Женщина с ее грубым мозговым веществом почти не подвержена таким болезням. Но здоровье нежной Современной Женщины с ее тонкой чувствительностью чрезвычайно уязвимо. Какая чудовищная несправедливость! Именно поэтому Современная Женщина вобрала в себя все самые драгоценные качества женской натуры. Ей не хватает только выносливости».
Мира снова оживилась. С усилием поднялась на ноги. Она была очень красива. На ее щеках выступил болезненный румянец, а утреннее солнце высветило ее прекрасные волосы.
— Милый, — сказала она слабым голосом, — Ты не позволишь мне остаться еще ненадолго? Может быть я сама собой поправлюсь?
Но глаза ее уже застилала пелена.
— Милый…
Она попробовала собрать вес силы, держась за край стола.
— Когда у тебя будет другая жена, не забывай, как я тебя любила.
Она села. Выражение ее лица сделалось бессмысленным.
— Я подгоню машину, — пробормотал Морчек и поспешил выйти из кухни. Он почувствовал, что еще немного и сам расклеится.
Он направился в гараж усталой походкой. Мира его покинула! И современная наука, несмотря на все ее достижения, не в силах ей помочь! Он подошел к гаражу и сказал:
— Подавай задним ходом!
Машина плавно подалась назад и остановилась рядом с хозяином.
— Что-нибудь случилось, босс? — спросила машина. — Вы чем-нибудь расстроены? Никак не отойдете после вчерашнего.
— Нет, это из-за Миры. Она сломалась.
Машина мгновение помолчала. Потом негромко сказала:
— Мне очень жаль, мистер Морчек. Мне бы очень хотелось вам помочь.
— Спасибо, — сказал Морчек, который обрадовался тому, что в тяжелый час рядом есть друг. — Боюсь, что мне уже никто сможет помочь.
Машина подъехала задним ходом к самой двери дома, и Морчек помог Мире устроится на заднем сиденье. Машина плавно тронулась. Всю дорогу до завода она тактично хранила молчание.
ВЫ ЧТО-НИБУДЬ ЧУВСТВУЕТЕ, КОГДА Я ПРИКАСАЮСЬ?
Квартира на Форест Хиллз была не из фешенебельных. Как и все квартиры среднего разряда, она была набита всяким хламом, без которого, по представлениям обитателей подобных жилищ она теряла свой имидж: кушетка в стиле леди Йогины, с замысловато изогнутым изголовьем и резными ножками из натуральной сосны; стробоскопическая лампочка над большим и неудобным креслом, изобретенная Шри Как-там-его… ротером; «волшебный» фонарь от доктора Молидорфа и Джули, глухо наигрывающий «Ритмы потока крови». Там был еще обычный пульт для приготовления микробионической пищи. Сейчас он установлен в «Образцовой Пище» черного толстяка Энди, в композиции номер три — свиные грудинки с горохом. А еще там была славная кровать, гостеприимно приглашающая вас в объятия Морфея, вся утыканная гвоздями — опытная модель для приятного отдыха аскета с двумя тысячами хромированных самозатачивающихся гвоздей номер четыре. Короче, один вид этого жилища, обставленного в moderne spirituel3 стиле прошлого сезона, вызывал умиление.
Мелисанда Дарр, хозяйка квартиры, бездумно скользила взглядом по окружающим ее предметам. Она только что вышла из сладострастиума — большой комнаты, где находился внушительных размеров комод, а на стене красовались нелепые лингам и иони из потускневшей бронзы.
Мелисанда была в том возрасте, когда молодость плавно переходит в зрелость. Тем не менее она была прехорошенькой: стройные красивые ноги, аппетитные бедра, высокая упругая грудь, мягкие и блестящие волосы, нежное личико. Одним словом, красивая, очень красивая девушка! Любой мужчина был бы не прочь сжать такую в своих объятиях. Всего один раз. Ну, может, два. Во всяком случае, он не стал бы настаивать на повторении.
Почему нет? Да взять хотя бы свежий пример.
— Сэнди, милая, что-нибудь не так?
— О нет, Фрэнк, все было изумительно — с чего ты взял?
— Знаешь, ты так странно смотрела на меня, каким-то отсутствующим взглядом, почти хмурилась, и я предположил…
— Правда? Ах да, я и забыла, Я все ломала себе голову, не купить ли к нашему потолку одну из тех милых trompe l'oeil4 вещиц, которые только что доставили к Саксу.
— Ты об этом думала? В такой момент?
— О, Фрэнк, не стоит беспокоиться, все было замечательно. Фрэнк, ты был великолепен, я просто в восторге — мне действительно понравилось.
Фрэнк был мужем Мелисанды. В этой истории он не играет никакой роли, как, впрочем, и в ее жизни — ну, разве самую малость.
Итак, она стояла в своей шикарной квартире, красивая, словно весенний цветок в полной его красе, но внутри она была еще бутоном — прекрасная, пока не проявившая себя возможность, настоящая американская недотрога… как вдруг раздался звонок в дверь.