Сборник.Том 3
Шрифт:
— Так вы же не дали космонитам шанс полюбить их. Земляне уже начали заселять новые планеты, даже самые дикие, и делают это без помощи роботов.
— Вы прекрасно знаете разницу между землянами и нами. Их на Земле восемь миллиардов плюс множество поселенцев.
— Но и нас пять с половиной миллиардов.
— Это не единственное различие, — сердито сказал Амадейро. — Они плодятся, как насекомые.
— Нет. Численность земного населения стабильна вот уже несколько столетий.
— Но у них есть потенциальная возможность. Если они дружно бросятся в эмиграцию, то легко могут производить по сто шестьдесят миллионов особей
— Но и мы способны увеличить прирост населения до ста миллионов в год.
— Биологически — да, но не социологически. Мы живем долго и не хотим уходить так быстро.
— Мы можем послать большую часть новых людей на другие планеты.
— Они не поедут. Мы дорожим нашими людьми, сильными, здоровыми, способными прожить почти четыре столетия. Земля же не ценит людей, которые живут меньше ста лет, страдают от болезней и выживают из ума даже за этот короткий промежуток времени. Для них не имеет значения, что они будут ежегодно обрекать миллионы на нищету и гибель. В сущности, даже сами жертвы не боятся нищеты и смерти, поскольку ничего другого на Земле не имеют. Эмигрирующие земляне улетают из своего зачумленного мира, хорошо зная, что хуже не будет. А мы, наоборот, ценим наши благоустроенные и уютные планеты, и нам нелегко покинуть их.
— Сколько раз я слышал эти аргументы! Между прочим, Амадейро, Аврора тоже когда-то была дикой планетой, а стала удобной и уютной, и так было с каждым Внешним миром.
— Мне тоже осточертели ваши аргументы, но я не устаю отвечать на них. Пусть Аврора была примитивной, но её заселили земляне, а другие Внешние миры заселялись если не землянами, то космонитами, которые ещё не забыли о своем земном происхождении. Но теперь не те времена. То, что сделали тогда, сегодня сделать нельзя. — Он хищно оскалился. — Нет, Фастольф, вся ваша политика направлена на то, чтобы сотворить Галактику, населённую одними землянами, в то время как космонитам должен прийти конец. Теперь вы видите, что так и происходит. Ваша знаменитая поездка на Землю два года назад стала поворотным пунктом. Вы предали собственный народ, подтолкнув этих полулюдей к экспансии. Всего за два года они заняли двадцать четыре планеты, и число это растёт.
— Не преувеличивайте. Ни один из Поселенческих миров ещё не готов к заселению и не будет готов ещё несколько десятилетий. И не все они окажутся подходящими, так что, когда ближайшие планеты будут заняты, шансы на дальнейшее заселение уменьшатся, и первоначальный поток спадет. Я одобрял их экспансию, потому что рассчитывал и на нашу. Мы ещё можем догнать их, если постараемся, и в здравом соревновании займем Галактику вместе.
— Нет, — сказал Амадейро. — То, что вы имеете в виду, — самая деструктивная политика из всех возможных. Дурацкий идеализм. Экспансия односторонняя и таковой останется, что бы мы ни делали. Земляне лезут безудержно, и их нужно остановить, пока они не стали слишком сильными.
— Как вы предлагаете это сделать? У нас с Землей подписан договор о дружбе, где особо оговорено, что мы не станем препятствовать их экспансии в космосе, а они не тронут ни одной планеты в радиусе двадцати световых лет от каждого Внешнего мира. И они строго соблюдают свои обязательства.
— О договоре всем известно. Всякий знает, что ни один договор не будет соблюдаться, если он начинает действовать против государственных интересов более могущественной из подписавших его сторон. Я не признаю ценности этого договора.
— А я признаю, и он будет соблюдаться.
Амадейро покачал головой:
— Трогательная вера. Как он будет соблюдаться после того, как вы отойдёте от власти?
— Я пока не намерен отходить.
— Как только Земля и её поселенцы станут сильнее, космониты испугаются, и вы долго у власти не удержитесь.
— А если вы разорвёте договор, уничтожив Поселенческие миры, и закроете ворота на Землю, станут ли космониты эмигрировать и заселять Галактику?
— Скорее всего нет. Но если мы решим, что нам этого не надо, что нам и здесь хорошо, так не всё ли равно?
— В таком случае Галактика не станет человеческой империей.
— Ну и что?
— Тогда космонитам придёт конец, даже если и Земля погибнет.
— Излюбленная трескучая фраза вашей партии, Фастольф. Нет никаких доказательств, что такое случится. Но, даже если это случится, это будет наш выбор. По крайней мере мы хоть не увидим, как маложивущие варвары захватывают Галактику.
— Вы всерьез намекаете, что хотели бы увидеть смерть космической цивилизации, лишь бы остановить Землю?
— Я надеюсь, что мы не погибнем, Фастольф, но, если случится худшее, тогда что ж, моя смерть не менее страшна, чем триумф этих недочеловеков, маложивущих, пораженных болезнями существ.
— От которых мы произошли.
— …и с которыми больше не имеем генетической общности. Разве мы черви, потому что миллиарды лет назад наши предки были червями?
Фастольф сжал губы и направился к выходу.
Торжествующий Амадейро не остановил его.
9
Дэниел не догадался, что Жискар погрузился в воспоминания. Во-первых, выражение лица у Жискара не менялось, а во-вторых, он уходил в воспоминания не так, как люди. У него это не занимало много времени.
С другой стороны, череда мыслей, которая заставила Жискара вспомнить прошлое, побудила и Дэниела задуматься о тех же давних событиях, о которых в своё время рассказал ему Жискар. Жискар тоже не удивился задумчивости Дэниела.
После паузы их разговор продолжился, но продолжился по-новому, словно теперь каждый думал о прошлом за двоих.
— Похоже, друг Жискар, что народ Авроры теперь понимает, насколько он слабее Земли и её Поселенческих миров, а значит, кризис, предсказанный Элайджем Бейли, благополучно миновал.
— Похоже, что так, друг Дэниел.
— Ты постарался, чтобы так случилось.
— Постарался. Я удерживал Совет в руках Фастольфа. Я сделал всё возможное, чтобы убедить тех, кто формировал общественное мнение.
— Однако мне не по себе.
— Мне было не по себе на каждой стадии процесса, хотя я стремился никому не делать вреда. Я не прикоснулся ни к одному человеческому существу, когда видел, что ему нужно нечто большее, чем легкое касание. На Земле я просто смягчал страх репрессалий, в основном у тех, у кого этот страх и так был невелик: я рвал нить, которая готова была порваться. На Авроре всё наоборот. Политические деятели не хотели поддерживать политику, ведущую к изгнанию их из уютного мирка, и я просто поддерживал это нежелание и укреплял нить, которая удерживала их. Это погружало меня в постоянное, хотя и слабое, беспокойство.