Сборник.Том 3
Шрифт:
— Вы можете повидаться с доктором Мандамусом и узнать, почему он так стремится увидеть вас, мадам. Уверяю вас, он страшно настойчив и требовал свидания как можно скорее. Он просил вас принять его в восемь утра.
— Жискар, я никогда ни с кем не встречаюсь раньше полудня.
— Я объяснил ему это, мадам, но он так хотел увидеть вас до завтрака, что прямо пришёл в отчаяние. Я чувствовал, что важно узнать, почему он так расстроен.
— А если я его не приму, чем, по-твоему, это повредит лично
— Мадам, это может повредить Земле и поселенцам в дальнейшем заселении Галактики. Эта идея появилась в уме у полицейского инспектора Элайджа Бейли более двухсот лет назад. Вред, нанесенный Земле, будет осквернением его памяти. Разве я ошибаюсь, думая, что любой вред, нанесенный его памяти, вы примете как личный?
Глэдия вздрогнула. Уже дважды в течение часа в разговоре упоминался Элайдж Бейли. Землянин, проживший такую коротенькую жизнь, он давным-давно умер — сто шестьдесят лет назад, — но его имя всё ещё волнует её.
— А почему вдруг это стало так важно? — спросила она.
— Не вдруг, мадам. Два столетия назад жители Земли и Внешних миров шли каждый своим путем и не конфликтовали благодаря мудрой политике доктора Фастольфа. Но существовала сильная оппозиция, и доктор Фастольф всегда противостоял ей. Теперь же, когда он умер, оппозиция стала ещё сильней. Уход населения с Солярии ещё увеличил её мощь, и вскоре оппозиция стала главенствующей политической силой.
— Почему?
— Существуют явные признаки, что космониты теряют былую силу, и многие аврориане считают, что решительные действия надо предпринять сейчас или никогда.
— И тебе кажется, что моё свидание с этим человеком поможет воспрепятствовать этому?
— Да, мои ощущения именно таковы, мадам.
Глэдия помолчала. Мысль о том, что она обещала Элайджу верить Жискару, настойчиво лезла ей в голову.
— Ладно. Не думаю, что встреча принесет какую-нибудь пользу, но так и быть, увижусь с ним.
3
Глэдия спала, и в доме было темно — по человеческим понятиям. Однако дом жил, в нём двигались и работали, потому что роботы видели в инфракрасном свете.
Они приводили в порядок дом, приносили продукты, выносили мусор, чистили, полировали и убирали вещи, проверяли приборы и, как всегда, несли охрану.
Ни одна дверь не имела запора, этого не требовалось. На Авроре не бывало преступлений ни против людей, ни против собственности, да и не могло быть, поскольку дома и людей всегда охраняли роботы, все это знали и одобряли.
Роботы-сторожа всегда были на месте.
Но они никогда не задерживали — именно потому, что всегда были здесь.
Жискар и Дэниел, чьи способности были гораздо выше, чем у других домашних роботов, не имели специальных обязанностей; они отвечали за работу остальных роботов.
В три часа они обошли лужайку и лесной участок, чтобы проверить, выполняет ли свои функции внешняя охрана и нет ли каких-нибудь проблем.
Они встретились на южной границе поместья и некоторое время разговаривали на своем сокращенном эзоповском языке. За десятилетия общения они привыкли понимать друг друга, и им не нужно было прибегать к сложностям человеческой речи.
Дэниел сказал едва слышно:
— Облака. Почти не видно.
Если бы Дэниел говорил с человеком, он сказал бы: «Как видишь, друг Жискар, небо покрыто облаками. Если бы мадам Глэдия стала ждать восхода солнца Солярии, она всё равно не увидела бы его».
Жискар ответил:
— Предсказано. Лучше интервью.
Что означало: «Бюро погоды так и предсказывало, друг Дэниел, и это может служить извинением тому, что мадам Глэдия легла спать пораньше. Мне казалось более важным убедить её согласиться на встречу, о которой я уже говорил тебе».
— Мне кажется, друг Жискар, что главной причиной того, что тебе с трудом удалось убедить её, было огорчение по поводу оставления Солярии. Я дважды бывал там с партнером Элайджем, когда мадам Глэдия была солярианкой и жила там.
— Я всегда знал, что мадам не была счастлива на своей родной планете, что она с радостью оставила её и не имела намерения возвращаться. Но я согласен с тобой: её расстроило, что история Солярии завершилась.
— Я не понимаю реакции мадам Глэдии, — сказал Дэниел, — но очень часто человеческие реакции логически не соответствуют событиям.
— Поэтому иной раз так трудно решить, что будет вредно для человека, а что нет. — Будь Жискар человеком, он вздохнул бы, произнося эти слова. — Это одна из причин, почему мне кажется, что Три Закона Роботехники неполны и несовершенны.
— Ты уже говорил об этом, друг Жискар, и я стараюсь поверить, да не могу.
Жискар помолчал.
— Умом я понимаю, что они должны быть несовершенными, но когда хочу поверить в это — не могу. Оказывается, что я связан Законами. Если бы я не был ими связан, я бы, наверное, поверил в их недостаточность.
— Это парадокс, которого я не понимаю.
— Я тоже. Но я чувствую, что должен объяснить этот парадокс. Иногда мне даже кажется, что я жажду обнаружить неполноту и недостаточность Трёх Законов, как, например, сегодня вечером в разговоре с мадам Глэдией. Она спросила, как отказ от встречи может повредить ей лично, и я не мог ей ответить, поскольку это вне пределов Трёх Законов.
— Ты дал прекрасный ответ, друг Жискар. Вред, нанесенный памяти партнера Элайджа, должен произвести глубокое впечатление на мадам Глэдию.