Сборник
Шрифт:
– А на что вы, собственно, рассчитывали? – вопросил шериф, заметив выражение на ее лице. – Здесь у нас не Уолдорф-плаза или что-нить такое же.
Они подошли к одной из камер в нижнем ряду.
– А ну-ка просыпайся, Бэрроуз. К тебе дама.
– Гип! О Гип!
Заключенный не шевельнулся. Он раскинулся на матрасе, лежащем прямо на стальном полу. Левая рука была замотана грязной повязкой.
– Видите, мисс, ни слова! Довольно?
– Могу ли я переговорить с ним с глазу на глаз? Впустите меня к нему, – выдохнула она.
– Как
Она пристально посмотрела на него. И, отпирая дверь камеры, шериф промолвил:
– Если что – вопите громче. Я тут поблизости. А ты, Бэрроуз, смотри у меня, не то получишь пулю, – и он запер за ней дверь камеры.
Девушка подождала, пока шериф отошел, и склонилась над заключенным.
– Гип, – пробормотала она, – Гип Бэрроуз.
Померкшие глаза шевельнулись в глазницах, повернулись в ее сторону. Медленно моргнули и неторопливо открылись опять.
Она встала рядом с ним на колени.
– Мистер Бэрроуз, – шепнула она. – Вы не знаете меня. Я сказала им, что вы мой двоюродный брат. Я хочу помочь вам.
Он молчал. Она сказала:
– Я хочу помочь вам выбраться отсюда. Вы хотите вернуться на свободу?
Он долго глядел ей в лицо. Потом глаза его совершили путь к запертой двери и вернулись к ее лицу.
Она прикоснулась к его лбу, к щеке. Показала на грязную повязку:
– Сильно болит?
Он рассеянно перевел взгляд от ее лица к повязке. Потом с трудом посмотрел на нее снова. Она спросила:
– Не хотите ли вы что-то сказать?
Он молчал так долго, что она поднялась.
– Пожалуй, мне лучше уйти. Но вы все-таки не забывайте обо мне. Я помогу вам. – И она повернулась к двери.
Он спросил:
– Почему?
Она вернулась назад:
– Потому что вы – грязный, избитый, никому не нужный… и потому что я знаю, кто вы на самом деле.
– Вы безумны, – устало пробормотал он.
Она улыбнулась:
– О вас здесь говорят то же самое. Значит, у нас много общего.
Он грязно выругался.
Она невозмутимо ответила:
– И за этим вы тоже не спрячетесь. А теперь слушайте меня. Сегодня днем вас посетят двое. Один – доктор. Второй – адвокат. К вечеру вы выйдете на свободу.
Он приподнял голову, и на его летаргическом лице проступили наконец признаки чувства. Оно могло казаться каким угодно, только не доброжелательным. Голос его исходил из недр груди:
– Что еще за доктор?
– Хирург, у вас ведь поранена рука, – ровно отвечала она. – Не психиатр. Вам не придется заново переживать освидетельствование.
Он откинул голову назад. Оживление медленно покидало его. Она подождала, но, не получив ответа, повернулась и позвала шерифа.
Это было несложно. Приговор предусматривал два месяца за злостное хулиганство. И не определял альтернативы в виде штрафа. Адвокат мгновенно доказал, что подобная альтернатива должна была существовать. Штраф был выплачен. В новой чистой повязке и грязной одежде Бэрроуза провели мимо сердитого шерифа, расточавшего угрозы и живописавшего, что именно ждет всякого грязного типа, осмелившегося снова сунуть нос в городок.
Девушка ожидала его на улице. Гип, чувствуя себя дураком, стоял на крыльце, пока она заканчивала разговор с адвокатом. Наконец тот удалился, и она притронулась к его локтю.
– Пошли, Гип.
Он следовал за ней, как заводная игрушка, ноги словно сами несли его в нужную сторону. Дважды свернув за угол, они поднялись по чистым ступеням дома, стоявшего среди прочих строений как-то строго и особняком, словно старая дева. Окошко над дверью поблескивало цветными стеклами витража. Девушка отперла одним ключом входную дверь, другим ключом дверь в прихожую. Они вошли в коридор, затем в комнату с эркером. Высокий потолок, много воздуха, чистота.
Впервые он что-то сделал по собственной воле: медленно повернулся, одну за другой разглядывая стены, приподнял за уголок салфетку на туалетном столике, дал ему опуститься.
– Ваша комната?
– Ваша, – ответила она, и, подойдя к нему, положила на комод два ключа. – Ваши ключи. – Она выдвинула верхний ящик. – Тут носки и носовые платки. – Потом по очереди постучала костяшками по каждому ящику: – Рубашки. Белье. – Указала на дверцу шкафа: – Там два костюма. По-моему, должны подойти. Халат, шлепанцы, ботинки. – Потом показала на дверь: – Ванная. Там все есть: полотенце, мыло. Бритва.
– И бритва?
– Всякий, кому доверяют ключи, может иметь и бритву, – мягко отвечала она. – А теперь приведите себя в порядок. Я вернусь через пятнадцать минут. Вы помните, когда ели в последний раз?
Он покачал головой.
– Четыре дня назад.
– Так что пока.
Она выскользнула за дверь и исчезла, хотя он пытался окликнуть ее. И долго глядел на дверь. А потом ругнулся и бессильно повалился спиной на кровать.
Поскреб нос, рука сама собой устремилась к подбородку. Шершавый, колючий. Привстал, пробормотал: «черта с два» и повалился обратно. И вдруг каким-то образом оказался в ванной прямо перед зеркалом. Намочил руки, плеснул воды в лицо и растер грязь полотенцем. Поглядел и снова взялся за мыло.
Он нашел бритву, нашел белье, брюки, носки, шлепанцы, рубашку и куртку. А потом посмотрел в зеркало и понял, что ему необходима расческа. А потом она локтем открыла дверь, положила свои пакеты на комод, улыбнулась ему. И протянула руку – с расческой. Ни говоря ни слова, он взял ее, вернулся в ванную, намочил волосы и причесался.
– Идите, все готово, – позвала его из комнаты девушка. Она убрала с ночного столика лампу и поставила на него толстое овальное блюдо, на котором находились нежирный настоящий стейк, бутылка эля, бутылочка поменьше с крепким портером, картофель по-айдахски – между половинками клубней таяло масло. Горячие рулеты под салфеткой, салат в небольшой деревянной миске.