Сбывшиеся сны печальной блондинки
Шрифт:
Самым страшным в этой жизни было безделье. Целыми днями приходилось сидеть в своей спальне и ждать визита хозяина. Читать было нечего. Камиль иногда решался приносить книжонку-другую из карманных изданий, но я просто боялась их достать: Ханмурзаев считал, что это ни к чему, а у меня еще прежние синяки не зажили! Раньше я с удовольствием проводила время, ухаживая за собой, но Рафик разрешил мыться только по субботам. Косметика была под запретом. Решение поваляться с масочкой на лице могло привести к новой ночи в подвале, на мешках с цементом. Да и не из чего было делать эти маски!
Оставалось только томиться ожиданием перемен
Однако Ханмурзаев не спешил выполнять свою угрозу, и я знала — Ведищев жив, а где он, Ханмурзаев не знает. Камиль считал так же. Вообще общение с Рашидовым давало мне необходимый минимум сил, чтобы протянуть следующие несколько часов.
Положение усугублялось тем, что я очень плохо себя чувствовала. Меня постоянно сотрясал озноб и мучили приступы слабости. Не могла есть вареную баранину, овечий сыр, пить кумыс. Рафик, выросший в Гродине и понятия не имевший о национальной кавказской кухне до тридцати лет, решил начать питаться продуктами горных долгожителей, и все должны были следовать его вкусам.
Через месяц я не узнавала свое отражение в зеркале: на меня смотрела сорокалетняя женщина в платке, повязанном до бровей. Треугольное бледное лицо, угловатая фигура в несусветных тряпках. Рафик заставил меня надеть широкую бархатную юбку, которую я не использовала бы даже как половую тряпку, и синюю ангоровую кофту с бусинками. На ногах я носила закрытые туфли на низком каблуке. На пальцах таскала кошмарные украшения, а в ушах — пудовые серьги. Я была в ужасе от себя, и, кроме страха за Олега, это было одно из самых сильных моих переживаний в тот период.
Вскоре настало настоящее лето. Лес вдалеке стал зеленым, запахло нежностью, гормоны стали бурлить в крови. И не только у меня! Орлы стали дичать на глазах: днем время от времени раздавались взрывы похотливого гогота. И только ночью все стихало.
Глава 6
Одной такой ночью, сняв дурацкую косынку, безобразные украшения и распустив давно не крашенные волосы, я стояла у открытого окна. Хоть и мерзла постоянно, но не подышать чистым лесным воздухом не могла. Не хватало только вечерней сигареты. Вокруг было тихо, орлы спали. Ханмурзаев, обнаглевший от своей власти над городом, все же не имел привычки на ночь выставлять дозорных, поэтому ночью у меня создавалась иллюзия полного одиночества, покоя и даже свободы.
Надо отметить, что дом Ханмурзаева располагался над лесом, окружавшим город. Это было шикарное здание, построенное из какого-то розоватого камня, с высокими потолками и достойным парадным входом. Располагался дом далеко за городом. Поблизости не было никаких промышленных построек, никаких дачных кооперативов, ничего! Из западных окон спальни открывался прекрасный вид: кроны высоких деревьев, слившиеся в зеленое шелестящее море.
Вдруг по окружавшему дом двору заметались собаки. Три свирепых дога охраняли логово маленького Гитлера. Я уже давно знала, что не так страшен дог, как его малюют, и за кусок булки эти мощные псы станцуют вам джигу. Сейчас они тоже вроде залаяли, но, поклубившись в углу забора, успокоились и разбрелись по своим важным собачьим делам. Наверное, почуяли кошку, а она убежала. Внизу зажглось окно, на свету мелькнул чей-то силуэт. Кто-то чуткий обеспокоился поведением псов. Через минуту по двору прошелся Ахмед. Он, как всегда, обстоятельно заглянул в темные углы, а убедившись в том, что ничего не случилось, прикрикнул на псов, дескать, брехуны блохастые!
Великан ушел, свет в его окне погас. Однако мне показалось, что рано расслабляться. И действительно, прошло минут двадцать, и через открытое пространство двора, от угла, где толкались тощими костистыми боками черные псы, метнулась человеческая фигура. Я подумала о Посреднике. Неужели сейчас? Но потом поняла, что ошиблась. Пришелец затих под моим окном, а потом, судя по звукам, начал осторожно карабкаться вверх по виноградным лианам. На этот раз Ахмед не проснулся. К счастью, его окно было этажом ниже и левее моего метров на пять. Но кто же это такой смелый лезет в мое окно?
Я не успела умереть от любопытства, как над подоконником возникла голова дантиста Ведищева. Он ловко перемахнул через широкий подоконник в комнату.
— Привет! — сказал Олег, устало дыша.
— Почему ты здесь? — в ужасе прошептала я. — Тебя убьют!
— Потом, — уточнил он, шагнул ко мне и дотронулся кончиками пальцев до моих губ. — Ты похудела…
Попав в его теплые объятия, такие родные, пахнущие домом, лосьоном после бритья и бензином (он ехал на машине, догадалась я), прижалась к нему, плача и причитая. Мне было так хорошо и страшно, что подумалось: лучше умереть, чем ждать каждую минуту кошмарной развязки!
— Вся дрожишь! У тебя что, высокая температура?
— Нет, это от нервов. Я всегда мерзну, когда волнуюсь. Лучше уходи скорее! Не надо меня целовать, это страшно… Уходи…
— Не уйду! — уперся он. — Боже, ты такая нежная! Я так соскучился! Что на тебе надето? Где ты взяла такие тряпки?
— Не надо сейчас!.. Отпусти… Встань… Убери руки… Я боюсь!
Но он уже разогнался. Я содрогалась от ужаса.
— Тебе неприятно? — шепот Ведищева взрывал ночную тишину. — Не ври!
— Уходи… — За что мне это? Я теряла остатки разума от его пальцев и теплых губ. — Постой… Еще немного… Олег… Все! Уходи… Нет, еще…
— Милая, хочу тебя! Как я люблю тебя… Алла…
— Давай, только быстро… Нет, медленнее!.. Ну не спеши… Олег…
— Хорошо, хорошо… Как ты хочешь… Люблю тебя… Повернись вот так!
Потом мы лежали на толстом пушистом ковре, и, отдышавшись, Ведищев бестактно поделился своей догадкой:
— Так вот что надо было сделать с тобой, чтобы вылечить от фригидности! Помариновать лет десять, подержать с месяц среди бандитов и влезть к тебе ночью через окно.
— Дурак ты! — сердито ответила я, поднимаясь с ковра и разыскивая в темноте свою одежду. Мне было холодно, и еще я боялась, что Олег заметит синяки. До этого он не разглядел страшные пятна, потому что было очень темно и мы были слишком увлечены, но теперь взошла луна, и ее слабый свет мог выдать мою тайну. Тогда Ведищев взбесится и наделает глупостей. Этого я допустить не могла.
— Замерзла, милая? Иди согрею!
— Иду, только надену эту ужасную юбку.
— Но ты и вправду слишком горячая! Суставы ломит?
— Да, но совсем чуть-чуть!
— Слабость есть?
— Да, но…
Я подошла. Приподнявшись, он прижался ухом к моей груди, как раз там, где болело больше всего.
— Покашляй! — велел Олег. — Так. Я не терапевт, но думаю, что у тебя пневмония. Ты перемерзла?
Я вспомнила про подвал и откровенно соврала:
— Нет.
— Ешь хорошо?