Сценарий счастья
Шрифт:
После этого Риза бегом помчалась в лабораторию, где двое других ассистентов уже подготовили все для запуска медленной, сложной и пока еще официально не одобренной процедуры обработки Т-лимфоцитов, которая должна была «научить» их бороться с опухолью. Заставить выследить и уничтожить злокачественные клетки.
Было шесть часов утра. Аппарат у меня в лаборатории уже вовсю гудел. Процесс стимуляции был в полном разгаре. На него уйдет время, а как раз времени-то сейчас у нас и не было. Я бесцельно метался по лаборатории из угла в угол. Только у Ризы хватило смелости меня пожурить.
— Черт возьми, Мэт, неужели нельзя ходить в каком-нибудь другом месте? Ты всем действуешь на нервы.
Тут раздался звонок. Это был руководитель пресс-службы клиники Уоррен Оливер.
— Хиллер, что там у вас происходит?
Я был не в настроении делиться с кем-нибудь своими страхами и попытался от него отделаться. Но он проявил упорство.
— Что я узнаю? Вы получили «добро» из Вашингтона? Это событие, парень. Большое событие!
— Да, только если все получится.
— Еще бы не получилось! А даже если и нет, уже сам факт, что ты первым выбил из них такое разрешение, для нас большое достижение.
Я заставил себя сдержаться, мысленно напомнив себе, что это его работа — выбивать газетные строчки. Своего рода разновидность медицинской специальности.
— Извини меня, Уоррен, у меня сейчас ни секунды свободной.
— Хорошо, хорошо, Мэтью. Только не забудь обо мне, мы — одна команда. Ты внутри, я — снаружи.
Я не стал слушать его бодрую болтовню и повесил трубку, дав себе слово не переносить на своих сотрудников груз, возложенный на меня Уорреном.
Я объявил, что ухожу завтракать и несколько часов меня не будет. Что было воспринято с нескрываемым облегчением.
Прошло три дня. Мы закончили так называемую ретровирусную обработку, и новые клетки можно было вводить больному мальчику. Формально говоря, никто не знал, чем это все закончится. Общее напряжение ощущалось уже на подходе к его палате.
По обе стороны от постели Джоша стояли его мать и отец. Они держали сына за руки, а я сел на кровать и стал вводить ему в вену чудодейственное средство — как я его называл, чтобы зря не волновать мальчика.
— Доктор, а как клетки определяют, куда им двигаться? — спросила меня Барбара, когда я закончил. — Не могут они затеряться где-нибудь в другой части организма?
Это был наихудший сценарий.
— Понимаете, — уклончиво ответил я, — у каждой ткани свой «код». Я надеюсь, наш вирус распознает нужный «адрес».
Поначалу состояние больного никак не изменилось. Ни в лучшую, ни в худшую сторону.
Мы вступили в фазу напряженного ожидания.
В последующие дни я уходил из госпиталя, только чтобы совершить пробежку и забрать свою почту. Я по нескольку раз в день навещал Джоша, смотрел показатели жизненно важных функций, глаза и все прочее.
В какой-то момент отец отозвал меня в сторонку и попытался выудить из меня хоть какую-то информацию.
— Доктор, как у нас дела?
— Грег, еще рано о чем-то говорить.
— Тогда почему вы его все время смотрите? — удивился он.
Не мог же я ему сказать, что просто проверяю, жив ли еще его сын!
К исходу пятого дня мы отвезли Джоша на рентген. Это был первый снимок после введения ретровируса. Мы все сгрудились вокруг нашего радиолога Эла Реддинга, а тот записывал то, что видит, на диктофон.
— Размер опухоли полтора на два. По сравнению с предыдущим снимком от четырнадцатого числа роста не отмечается.
Все разом загалдели.
— Эл, я не ослышался? — переспросил я, желая убедиться, что ничего не придумал. — Ты считаешь, опухоль не увеличилась?
— Мэтью, все, что я считаю, я уже доложил, — бесстрастно ответил Эл и пустил меня поближе к монитору.
И в этот момент во мне вспыхнула надежда. Но я еще не осмеливался ни с кем ею поделиться, даже с родителями мальчика, которые, в отличие от нашего осторожного радиолога, отреагировали очень эмоционально.
— Доктор, у вас получилось! Она больше не растет! — Барбара заплакала.
— Пока ничего с уверенностью сказать нельзя, — предостерег я. — Кроме того, пока есть опухоль, есть и опасность кровоизлияния. Мы еще не вышли на свет из тоннеля. Это может оказаться всего лишь временной ремиссией. Пока что я собираюсь ввести ему вторую порцию обработанных клеток.
Теперь я был исполнен оптимизма. Осторожного, но оптимизма.
Через четыре дня новый снимок показал не просто остановку в росте опухоли, а уже ее уменьшение на целых двадцать процентов. Мне все труднее становилось скрывать свое воодушевление, особенно когда к концу второй недели лечения Джош впервые за долгое время смог сесть и поболтать ногами, свесив их с постели.
— Скажи-ка, приятель, ты в теннис играешь? — спросил я в день третьего вливания.
— Немножко, — ответил он.
— Тогда нам с тобой пора назначить дату матча.
— А когда это будет? — спросил он. Подтекст был ясен.
— Вот начнешь ходить как следует, тогда и…
— Договорились, док.
Он улыбнулся. Теперь и в его глазах была надежда.
Чудо свершилось через трое суток. Я заканчивал вечерний обход и как раз подумывал зайти к Джошу, посмотреть, как он. Я завернул за угол коридора и не поверил глазам. В дальнем его конце мой пациент шел на своих ногах в сопровождении родителей. Но его никто не поддерживал! Это было невероятно. Я был так потрясен, что бросился к мальчику.
— Как ты себя чувствуешь? — запыхался я.
— Хорошо. Знаете, доктор, а это круто!
— «Хорошо» — это слабо сказано. Он себя прекрасно чувствует. — Грег Липтон рассмеялся счастливым смехом. Никогда прежде не видел, чтобы он так открыто выражал свои эмоции.
Мы не стали церемониться и записываться на рентген заранее. Я просто попросил первую встреченную медсестру позвонить в радиологию и сообщить, что мы ведем Джоша на снимок. Когда мы пришли, нас уже ждали.
Результаты оказались сенсационными. Опухоль уменьшилась до половины своего прежнего размера и больше не давила на мозг.