Сценическая смерть
Шрифт:
– Итак, гражданин, Карпушкин, – начал Чайкин, – вы по-прежнему будете все отрицать?
Электрик молчал, уткнувшись взглядом в носки своих ботинок.
– Зря отпираетесь, Семен Игнатьевич. Все улики против вас, показания свидетелей говорят о том, что вы непосредственно причастны к убийству Златковского.
– Туда ему и дорога! – буркнул электрик.
– Что? Так, значит, вы все-таки признаете…
– Ничего я не признаю.
– Но вы же только что сами… Все показания говорят…
– Повторяешься, начальник, – сказал Карпушкин, злобно зыркнув на Чайкина.
– Ну и?
– Что «и»?
– Вы будете отрицать, что вы…
– Буду.
– И кто же это тогда, по-вашему?
– Не знаю. Может, инвалид.
– Какой инвалид? – удивленно приподняв брови, спросил Чайкин.
– Обыкновенный.
– Послушай, Карпушкин! – вмешался в разговор Завадский. – Не хочешь по-хорошему, мы ведь можем и по-плохому.
Электрик медленно обернулся и одарил Завадского ненавидящим взглядом.
– И не зыркай тут! Отвечай на вопрос, когда спрашивают.
– На коляске, – пробурчал Карпушкин и вновь уставился на свои ботинки.
– На какой коляске? – спросил Чайкин.
– На инвалидной.
– Ладно, Чайкин, заканчивай, – сказал Завадский, слезая с подоконника.
– Сейчас, – отозвался Чайкин, – минутку. А кроме инвалида вы видели кого-нибудь? – вновь обратился он к электрику.
– Еще ковбой был.
– Что?! – вскричал Завадский. – Ковбой?
– Ковбой? – переспросил Чайкин. – В каком смысле «ковбой»?
– Не в смысле, а в шляпе.
– Чайкин, уводи не его в камеру, – раздраженно бросил Завадский. – Все равно от него сейчас ничего не добьешься – уперся. Только время зря тратим. Пусть посидит, подумает.
Вечером за традиционным чаем после ужина Чайкин сидел насупившись. Екатерина Андреевна искоса поглядывала на внучатого племянника и в душе усмехалась. Она помнила, что сказала ему днем и предполагала, что беседа, в процессе которой она поведает о своих умозаключениях, касающихся убийства артиста Златковского, состоится как раз во время чаепития. И разговор этот, естественно, должен начать Чайкин. Она, конечно, немного пококетничает, повоображает, но потом все же поделится с ним своими соображениями. Но Чайкин упорно молчал. Обиделся, видно. Наверняка Завадский еще что-то гадкое сказал про нее. Ох уж этот Завадский! Но начинать беседу первой Екатерина Андреевна считала ниже своего достоинства. То есть, если бы предметом беседы было что-то, никак не связанное с работой Чайкина, она, конечно же, заговорила бы первой, как и полагается по этикету. Но здесь речь шла о тонких следственных материях, и племянник, по сути, выступал в роли просителя. Поэтому начинать должен был он. А он молчал как сыч.
«Ну, погоди же!» – подумала Екатерина Андреевна и достала из хлебницы упаковку купленных днем бубликов.
Вытащив из пакета ароматное колечко, все черное от мака, Екатерина Андреевна отправила его в микроволновку. Через полминуты она достала оттуда пышущий жаром бублик и, разломив, положила на край кусочек сливочного масла.
Чайкин так громко сглотнул, что Екатерина Андреевна огляделась по сторонам в поисках источника странного звука. Потом остановила взгляд на Чайкине и невольно улыбнулась – в его глазах пылало страстное желание отведать бублика. Екатерина Андреевна демонстративно поднесла бублик ко рту.
– Теть Кать! – проскулил Чайкин. – Ну не мучай!
Екатерина Андреевна сделала вид, что собирается укусить бублик.
– Ну, теть Кать, прости! Я был неправ. Я знал, что… Но Завадский…
– Вот! – вспыхнула Екатерина Андреевна. – Я так и знала, что это он. Подстрекатель! Если бы твой Завадский не выпер меня оттуда в своей неизменно хамской манере…
Она наконец протянула Чайкину бублик. Тот выхватил у нее из рук полуколечко с расплывшимся на конце маслом и, урча от удовольствия, впился в него зубами.
– Ты мне должен рассказать, что было на допросе, – сказала Екатерина Андреевна.
– Да ничего особенного, – пробубнил с полным ртом Чайкин. – Карпушкин… ну, электрик… он все молчал, только изредка бурчал, мол, ничего не знает, ничего не делал. А потом начал нести бред про какого-то инвалида.
– Инвалида? – переспросила Екатерина Андреевна.
– Ну да, он так и сказал. Мол, инвалид на коляске рядом крутился. Не знаю, правда или врет.
– Может, и не врет, – задумчиво проговорила Екатерина Андреевна. – Я тоже инвалида видела.
– Где?
– Недалеко от того места, где сидела. На концерте. Но это еще ничего не доказывает.
– А ковбоя ты не видела?
– Ковбоя? – Екатерина Андреевна удивленно посмотрела на Чайкина. – Какого еще ковбоя?
– В шляпе.
– Про ковбоя тоже электрик сказал?
– Ну, да. Только это уже звучит… странно.
– М-да, будто бы у него не все дома. Кстати, надо наведаться к нему домой. Как, ты сказал, его фамилия?
– Карпушкин.
– К Карпушкину. Завтра же навещу его жену. Если она у него есть.
– Вообще-то назавтра ее вызвали на допрос.
– Завадский? Ну а кто же еще! А… во сколько она должна прийти?
– Ну и где она? – нетерпеливо бросил Завадский.
На часах было четверть одиннадцатого, а Карпушкину вызвали к десяти.
– Придет, – уверенно сказал Чайкин. – Женщина!
В это время Зоя Васильевна Карпушкина неторопливо шла по соседней улице, ее сопровождала Екатерина Андреевна. Она перехватила жену электрика по дороге. Екатерина Андреевна представилась и спросила, может ли задать несколько вопросов касательно ее мужа, Семена Игнатьевича. Тень удивления пробежала по лицу Карпушкиной, но она ответила:
– Задавайте.
Даже не поинтересовавшись, с какой стати ее муж заинтересовал эту почтенную даму.
– Вы же в полицию идете? – спросила Екатерина Андреевна.
– Да.
– Я полагаю, вам известно, по какому поводу вас вызвали?
– Да.
– Судя по вашему ответу, вас это нисколько не удивляет.
– Рано или поздно это должно было случиться, – спокойно ответила Карпушкина.
– Позвольте! Что вы хотите этим сказать?
– У него… характер. Он… с ним тяжело.