Счастье Анны
Шрифт:
— Мне нужно зайти в «Мундус» и расписаться в ведомости?
Она быстро отвернулась, чтобы спрятать румянец.
— Нет-нет, я все это сама уже сделала.
— У тебя не было проблем?
— Никаких, будь спокоен. Остальное получишь в следующем месяце.
— Так в «Мундусе» тоже затруднения с выплатой? — удивился он.
— Вовсе нет, лишь некоторые формальности.
— Ты знаешь, — улыбнулся он, — когда я беру деньги, у меня возникает какое-то странное чувство изумления: эти деньги нужны для жизни, а
— Как это случайно? — растерялась она.
— С неба.
— Ты ведь заработал их!
— Нет. Я не умею зарабатывать. Я поехал руководителем той экскурсии, чтобы оставить тебя в приятном заблуждении, что я могу для чего-нибудь пригодиться. Иллюзии развеялись, а деньги есть. Поэтому с неба.
Анна не могла справиться с нервами. На мгновение ей показалось, что он догадывается, откуда взялись эти мерзкие сто злотых. Подсказала интуиция или прочел в ее глазах? Она поразилась, но тотчас же отбросила эту нелепую мысль.
— Я ухожу, — сказала она, — не провожай меня. Я не хочу, чтобы нас постоянно видели вместе, особенно в районе моей работы.
На углу она оглянулась: он стоял и смотрел на нее. Она улыбнулась и пошла быстрее. У входа в «Мундус» задержалась на минуту и медленно повернулась.
Где-то поблизости был магазин. Она уже не раз видела белую вывеску на витрине между кольцами, часами и цепочками: «Покупаю бриллианты, золото, бижутерию по самым высоким ценам».
«Нужно успокоиться, — подумала она, — а то ведь могут подумать, что предлагаю ворованное».
Она вынула из сумки зеркальце, слегка припудрила нос и вошла. За прилавком сидела пожилая еврейка и читала книгу.
— Я бы хотела продать это, — сказала Анна и положила на стекло браслет.
Продавщица не двинулась с места, но из какого-то угла за прилавком мгновенно высунулась маленькая фигурка молодого толстяка.
Он молча взял браслет, осмотрел его через увеличительное стекло, бросил на малые латунные весы и положил перед Анной.
— Это античность. Я его не куплю у вас. Я мог бы дать вам за это только цену золота и камней.
— Это сколько?
Он еще раз осмотрел браслет.
— Сто двадцать, ну пусть еще пять.
— Но это очень мало, это же ценная вещь.
— Видите ли, — пожал плечами еврей, — каждый то, что имеет, хочет считать необыкновенно ценной вещью. Если бы имущество всех людей рассчитать в соответствии с тем, что они сами о нем думают, не хватило бы всех миллиардов мира. Конечно, для любителя этот браслет стоит гораздо больше.
— Сколько?
— Может, двести, двести пятьдесят злотых. Я могу принять в комиссионный.
— А… вы дали бы мне, скажем, сто злотых авансом?
— В комиссионном? Нет. Не могу.
— А как скоро можно это продать?
— Откуда же мне знать? Бывает, что и за неделю, а иногда и год можно ждать покупателя. Это ведь необычная вещь.
— Мне очень нужны деньги сейчас, — сказала она наконец, — дайте мне сто пятьдесят.
— Дам сто двадцать пять.
— Ладно, — согласилась она.
Он открыл ящик и медленно отсчитал деньги, после чего на фирменном бланке написал несколько слов.
— Будьте любезны подписать, что вы продали свою собственную вещь. Я попрошу вас отчетливо написать фамилию и адрес.
Она чувствовала, что краснеет, однако подписала и, боясь, что он может попросить паспорт, быстро достала его сама.
— Пожалуйста, проверьте.
Еврей покачал головой.
— Спасибо, я и так вам верю. Это лишь формальность.
Когда она входила к себе в отдел, часы показывали пятнадцать минут послеобеденного времени, а ей следовало сразу же после перерыва отослать Минзу документы на подпись.
Ее уже ждали двое сотрудников с папками, а какой-то посетитель стоял у дверей. В их присутствии она никоим образом не могла переложить деньги из сумочки в кассету. Она поспешно решила их вопросы. Однако, как назло, сразу же пришел кассир.
— Извините, в вашей кассе не найдется мелких денег? — спросил он.
Анна опустила глаза и сжала зубы. Она просто потеряла дар речи.
— Я был бы вам благодарен, если бы вы разменяли мне сто злотых.
— Ах… да-да… пожалуйста… я с удовольствием… могу вам разменять… пожалуйста…
Пальцы были какие-то онемевшие, когда она открывала сумочку и подавала ему свиток купюр по двадцать злотых, а прятала сотню.
— О-го-го! — пошутил он. — Вы — банкир. И это накануне первого, а денег — как песку морского. Сердечно благодарен и целую ручки.
Наконец она осталась одна. Спокойно осмотрелась. В этом боксе человек сидит, как в витрине. К счастью, не встретила ничьего взгляда. Быстро открыв кассету, она вложила в нее сотню, а когда села, вздохнула с облегчением, с необыкновенным облегчением. Она дрожала как студень и была почти в бессознательном состоянии.
— Боже, как это ужасно! — шептала она едва слышно. — Как это страшно! Никогда в жизни больше не совершу ничего подобного. Никогда!
Лишь в тот момент, когда вошел кассир, она осознала, какие последствия могла иметь ситуация, если бы она не вернула деньги. Минз имел право в любую минуту потребовать произвести ревизию кассы, и тогда — увольнение, полиция, компрометация. Ее бы вычеркнули из списка лиц, которым можно подать руку. Какой мог быть позор для всей семьи, для Кароля, для Литуни! Подумать только, на всю жизнь к ее дочери приклеился бы ярлык, что ее мать была воровкой… Литуня поняла бы это и простила, но их бы обеих травили близкие и знакомые, общественное мнение. Кароль бы не простил никогда. А может, и Марьян, который бы даже предположить не смог, что сделала она это для него…