Счастье для двоих. Большая книга романов о любви для девочек
Шрифт:
Он был одет в красные шорты, белую боксерскую майку и сланцы. Та же самая одежда, как в тот день, когда мы познакомились. А пахло от него той же туалетной водой.
Перед глазами тут же пронеслись картины прошлого. Мы с Маратом стоим в одной очереди за молочным коктейлем и смотрим друг на друга, боясь заговорить. Но мы все-таки заговорили и с тех пор дружим.
Марат смотрел на меня, и его глаза были полны боли. Таким я его никогда не видела. На лице еще были заметны раны.
– Мне очень плохо, – сказал он. – Душа болит. Потому что слух для меня – все.
Я понимала.
– Я уверена, что все будет хорошо! – крикнула я.
– То же самое ты говорила и в тот день, – ответил Марат.
Мы оба молчали.
Я взяла палку и подровняла костер. Дрова уже догорали. Новые я не подбрасывала, потому что хотела дождаться, когда они прогорят, чтобы испечь в углях картошку. Мы с Маратом так всегда делаем.
– Мне страшно, – поделился Марат. Сейчас он был похож на беззащитного ребенка. В его черных глазах отражались языки пламени. Красиво… – Я ничего не слышу. Полина…
Он оборвал свою фразу. В уголках его глаз показались слезы.
Многие девчонки могут сказать: что это за парень, который плачет? А я считаю, что, если парень плачет при девушке, это означает высшую степень доверия. Это искренние чувства. Это жизнь.
Я взяла пакет с картошкой, разворошила угли, положила в образовавшуюся лунку картошку и присыпала ее красноватыми углями.
После этого села рядом с Маратом и обняла его за плечи.
Не требовалось слов. Мы были одним целым, одной душой. И моя душа сейчас болела. Я знала, как ужасно для Марата ничего не слышать. Это страшно и для обычных людей, но для музыкантов это двойная катастрофа.
Любимой гитары Марат не слышал вообще…
Он наклонился и прислонил свое ухо к моей груди. Как тогда, в прошлом году. Тогда он сказал:
– Самая прекрасная музыка – это стук твоего сердца.
А сейчас Марат отстранился от меня, посмотрел мне в глаза и сообщил:
– Я не слышу, как бьется твое сердце.
– Но зато ты можешь ощутить это ладонью, – заметила я. – Пока так… А потом, когда выздоровеешь, – будешь слышать…
Марат встал на ноги, и с ним приключилась самая настоящая истерика. Его лицо стало злым, он сжал кулаки и отчаянно закричал:
– Я не слышу стук твоего сердца! Я не слышу струн своей гитары! – Он указал пальцем на море: – Я не слышу шум волн, шелест листвы, журчание этого родника! Полина, ты понимаешь? Я ничего не слышу!
Марат находился в высшей стадии отчаяния. Его руки тряслись, глаза были печальными, волосы растрепанными, он тяжело дышал. Он был полон бессильной ярости.
Пламени в костре уже не осталось, но красные угольки все равно давали свет, который освещал нас.
– Не переживай, – умоляюще попросила я. – Врач сказал, что тебе нельзя волноваться и много ходить. Зачем ты сюда пришел? Вдруг по дороге тебе стало бы плохо?
Когда я это говорила, Марат пристально смотрел на меня. Потом истерически рассмеялся:
– Вот ты сейчас что-то говорила, а я видел только, как шевелятся твои губы.
Я разозлилась на свою забывчивость: я забыла, что нужно кричать, и произнесла фразу громко.
Меня распирал гнев. Гнев на ситуацию, на тех накачанных парней, гнев на весь мир. Почему все сломалось? Почему сейчас происходит то, что происходит?
– Закрой уши и послушай, что ты слышишь, – попросил Марат, присаживаясь обратно на песок.
Я закрыла уши пальцами, и мне не понравилось то, что я услышала. Ничего. После того как Марат развил во мне привычку слушать звуки, тишина меня просто потрясла.
– Раньше у меня был музыкальный слух, а теперь нет вообще никакого, – подавленно проговорил Марат. – Я не верю, что слух вернется на сто процентов. Что мне делать в жизни? Как учиться в музыкальном училище без слуха? Как играть в фильмах?
Я не знала, что сказать. Я ничего не видела впереди. Если раньше у нас были планы, то после драки они рухнули. Сейчас я двигалась будто на ощупь в кромешной тьме.
– Почему ты думаешь, что слух к тебе не вернется? – громко спросила я. – Врач же пообещал.
– А если нет?..
– Нужно подождать полтора месяца, и тогда мы все увидим.
Я была уверена, что к Марату полностью вернется слух и что все его планы осуществятся.
Но по его настрою я поняла, что он уже все для себя решил. Решил, что у него окончательно пропал слух и для него кончена карьера музыканта, которая так и не успела начаться.
– Марат, нельзя быть таким слабым! – эмоционально сказала я. – Надо надеяться и настраивать себя на лучшее! Съемки твоего эпизода будут через десять дней. Вот, ты уже можешь свободно ходить. На пляж пришел! Поэтому обязательно снимешься в фильме!
– Кому нужен на съемочной площадке глухой актер? – вздохнул Марат. Он пальцем чертил какие-то знаки на мокром песке.
– Ты не глухой! – Меня покоробило это слово.
– А какой? – усмехнулся Марат.
– Временно лишившийся слуха, – извернулась я.
– Ну да…
– Врач же дал тебе слуховые аппараты на время лечения, почему ты их не надеваешь? У тебя длинные волосы, аппараты можно прикрыть, и их не будет видно…
Марат наградил меня таким взглядом, что я не стала продолжать эту тему.
Мы помолчали. Я проверила палкой, испеклась ли картошка. Она была еще сырая, и я снова присыпала ее углями.
Марат внимательно посмотрел на меня, словно изучая мое лицо.
– Полина, я думаю, что нам надо прекратить общаться.
От этой фразы я чуть в обморок не упала.
– Что?! – Я заорала так, что меня, наверное, слышал не только Марат, но и люди по ту сторону высоких скал.
– Зачем тебе друг со слуховыми аппаратами?
Я рассвирепела:
– Не надо за меня решать, кто мне нужен, а кто нет! Во-первых, я не делю людей на здоровых и нездоровых. Главное в человеке – душа! Во-вторых, я дружу с тобой не из-за каких-то частей тела. Не из-за носа твоего дружу, не из-за голоса или ушей, я дружу с тобой просто потому, что ты – это ты!