Счастье дурака
Шрифт:
Дверь неожиданно поддалась, и в квартиру едва не упала Глафира Львовна, несомненно подслушивавшая на пороге. Я вздрогнул. Кэт взвизгнула, отпрыгивая. От Глафиры шел спертый дух пота, перегара и мужского одеколона, загребая ногами, она сделала пару шагов и насмерть вцепилась в дочку.
– Шлюха! – просипела она, – б… немытая! А ну пошла отсюда! Пошла! Лахудра!
Кэти поглядела на меня с таким ужасом, что я, в душе извиняясь перед Мишкой, не мог не вмешаться.
– Глафира Львовна, – беря мамашу под локоть, сказал я. – Отпустите де….
– Пидар! – с изумлением тряся обесцвеченными буклями, заявила
Пришлось прибегнуть к тяжелой артиллерии. Я порылся в карманах и вынул пятьдесят рублей, которые вложил в мозолистую руку бывшей буфетчицы. Глафира некоторое время тупо глядела на деньги, затем в ее намалеванных глазках вспыхнул огонек узнавания, и банкнота исчезла где-то в недрах необъятной, как родина–мать, груди.
Освобожденная Кэти упала на пол. Дверь захлопнулась.
– Ё–мое! – Катерина тряслась и всхлипывала, прислонясь к шкафчику, я поднял ее, погладил по щеке, пытаясь успокоить. Мне было безумно жаль ее и в то же время… я был бы рад, если бы она куда-нибудь исчезла вместе со всеми своими проблемами. Она вытерла слезы и мужественно застегнула куртку.
– Спасибо, – сказала жалко. – Я пойду.
Я знал, что должен, просто обязан оставить ее ночевать у себя. И знал, что будет, если об этом узнают (а узнают непременно). С каким-то отстраненным интересом я ждал собственного решения, как тогда, когда Ирина просила у меня денег, и думал, что любой из описанных мною же героев побрезговал бы даже руку мне пожать.
– Тебе есть, куда идти? – пытаясь облегчить совесть, спросил я напоследок.
– Конечно, Павел Валерьевич, – наигранно бодро ответила Кэти. Меня передернуло от этой официальности. – Пойду к подруге. Не впервой.
– Ну, тогда счастливо, – сказал я. – Не забывай. Приходи с Игорем.
Она кивнула и поплелась к лифту. Я глядел на сникшие плечи, на опущенную голову, и уже решил окликнуть ее, когда на площадке отчетливо раздался скрип, и дверь квартиры, где обитала Глафира Львовна, начала открываться. Кэт услышала, обернулась, испуганной белкой метнулась на лестницу, только мелькнули рыжие волосы, и помчалась вниз.
Я подошел к компьютеру, но работать настроения не было, поэтому поставил очередной диск и вытянулся на диване. Плетеный абажур раскачивался, по потолку вилась сеть из теней и светлых пятен. Игорь, – усмехнулся я, как всегда, произнося вслух нужное слово и, как всегда, уже продумывая следующую фразу и следующую – формулируя мысль. Нет, тратить такое дорогое, нужное для написания книг время на рокера, пусть талантливого, пусть многообещающего, я не стал бы. Но в парнишке я увидел… Прокла. Своего немного подросшего Прокла, такого, каким он станет главы через три.
Дело в том, что описать персонаж, сделать его живым довольно сложно. Особенно когда пишешь не вторую и даже не третью книгу, и не хочешь повторяться, но в каждом новом герое все равно с ужасом узнаешь себя, свои словечки, повадки, привычки. Тогда остается один выход – найти человека, я называю его «донором», и писать с него. Не буду объяснять, насколько непросто найти «донора», полностью соответствующего образу. Приходится брать несколько людей и лепить нужный персонаж. Получается скверно. Так вот, Игорь был копией Прокла. Один к одному. Такую редкостную удачу грешно было упускать! А поэтому Игорь стал необходим мне. И, пока он будет мне необходим, он может рассчитывать на меня целиком и полностью в любых своих авантюрах.
Не знаю, кто как, а я всегда отождествлял писателя с… вампиром. Я тоже всегда голоден. Только мне, в отличие от вампира, нужна не кровь – душа.
Припев
Ливень хлестал открытую степь плетью–тысячехвосткой. Старая арба, хрипя и раскачиваясь, огибала огромные валуны, некогда бывшие верстовыми указателями, а теперь, за древностью лет и по недосмотру правителей, обвалившиеся, донельзя затруднив последнюю часть и без того нелегкого пути. В повозке сидели двое. Средних лет торговец мукой, прокисшим пивом, стеклярусом, и еще бог весть какой всячиной, сердито тыкал длинной палкой в спину мальчишки лет шестнадцати на козлах.
– Давай быстрее, недоносок, иначе пойдешь пешком!
Мальчишка морщился, хмурил темные густые брови, шепотом проклиная духов. Кулаки чесались отметелить торговца, но парень знал, что не справится, и тот просто оставит его в диких краях на корм койотам.
Торговца звали Тейпо, и он был такой же неотъемлемой частью этих степей, как выбеленный солнцем ковыль. Он до икоты боялся не успеть в Угу, столицу герцогства Мероккью, к закрытию городских ворот, и остаться на ночлег на выселках, жители которых пробавлялись тем, что обдирали до нитки путешественников. Мальчишку звали Прокл.
Он выбрался из предгорий в степь два дня назад, так и не сумев отделаться от привязавшегося духа. Это его совету Прокл был обязан путешествием в обществе Тейпо; и он до сих пор не решил, так ли уж хорош совет. Трусливый и наглый (великолепное сочетание!) торговец с каждой верстой надоедал все больше, зато Уга становилась все ближе.
Дождь сместился к югу, в предгорья хребта Дракона. Солнце садилось, и повозка, отчаянно скрежеща, пыталась его догнать. На замглившемся небе по одной выступали еще неясные звездочки Королевств. Темнело.
Они как раз проезжали одинокого опаленного солнцем холма, почти лысого, изрезанного глубокими тенями, когда Тейпо привзвизгнул, дотянулся до Прокла палкой и что было силы ткнул его.
– Гони!
Они не успели. Послышался топот копыт, и на дорогу вылетели двое верховых.
– Стой!
Прокл обреченно натянул вожжи, и арба остановилась. Краем уха он слышал, как Тейпо вполголоса воет и молится. Неожиданно над самым ухом раздался знакомый писк.
– Не повезло, а я надеялся довезти тебя в Угу без препятствий, – волшебный комар серебряной блесткой кружил в темном воздухе. – Это грабители, мальчик, ты только не бойся, вылезай из повозки и сиди тихо.
Прокл выругался сквозь зубы и соскочил с арбы, не обращая внимания на задушенные вопли купца. Всадники подъехали вплотную, один из них тащил что-то на аркане. Он дернул веревку, и на дорогу из кущи бурьяна выползло какое–то существо. Солнце уходило, держась напоследок над дальними холмами, весь горизонт был залит огненно–алыми сполохами. В этом кровавом свете перепуганный Прокл увидел мальчика, возможно, своего ровесника, замученного, со сбитыми в кровь ногами и черными ссадинами на коленях. Прокл представил себя на его месте и затрясся.